– А я полагаю, генерал, что вы со своей Донской дивизией шли на столицу с целью усадить на российский трон диктатора…
– Простите – кого?
Керенский оборачивается.
– Диктатора, – повторяет он. – Генерала Корнилова. И только полный развал во вверенных вам частях помешал осуществлению плана. Ваши войска оказались сбродом – вот почему вы не выполнили приказ заговорщиков!
– Это не так!
– Это так! Скажите спасибо за протекцию полковнику Самарину. Вы бы уже сидели в крепости за содеянное! Я обещал ему не подвергать вас аресту, но ваша ложь…
– Александр Федорович! Вы можете ознакомиться с приказом главковерха! В нем только то, что я рассказал. И я… Я дал вам слово офицера!
– Плевать я на него хотел! – кричит Керенский. – Плевать! Я верю не словам, а фактам! Вы – пособник заговорщика! Вы, генерал, очень умны! Я давно слышал, что вы умны! И приказ ваш составлен так, так хитро скомбинирован, что не может служить вам оправданием, а только подтверждением вашего вероломства и хитрости! Все ваше движение было подготовлено заранее! Возможно, вы и эту речь вашу прочувствованную заранее готовили! Репетировали! Я не могу вас арестовать – я дал вам гарантии, но если вы думаете, что сделанное вами останется безнаказанным, то ошибаетесь!
Керенский жмет кнопку электрического звонка.
В кабинет заглядывает референт. Судя по всему, он слышал разговор на повышенных тонах и несколько смущен.
– Пусть Шабловский заходит, – приказывает военный министр.
Входит худощавый невысокий человек с рыбьим лицом, светловолосый.
– Военно-морской прокурор Шабловский Иосиф Сигизмундович назначен мною главой Чрезвычайной комиссии по расследованию заговора генерала Корнилова. Иосиф Сигизмундович, этот господин – генерал Крымов. Фигурант по делу бывшего главковерха.
– Мы знакомы, – говорит Шабловский с легким прибалтийским акцентом. – Доводилось встречаться при более приятных обстоятельствах. Здравствуйте, Александр Михайлович. Я уполномочен сообщить вам, что завтра к часу пополудни вы приглашены в прокуратуру для дачи показаний по делу. Вам все ясно? Надеюсь, повестка не нужна?
– Не нужна, Иосиф Сигизмундович, – говорит Крымов спертым голосом.
– Вот и прекрасно, – отзывается Шабловский. – Я могу идти, товарищ военный министр?
– Идите, – разрешает Керенский. – И вы, генерал, пока свободны. Идите.
Крымов смотрит на Керенского, но тот отворачивается и демонстративно становится спиной к генералу у окна, заложив руки за спину.
– Александр Федорович…
– Нам больше не о чем говорить, – отрезает военный министр. – Все остальное вы расскажете Шабловскому.
Лестница в питерском доме – колодец, окруженный ступенями. По ней медленно, заглядывая через перила, движется генерал Крымов. Дойдя до третьего этажа, звонит в дверь.
Дверь открывает человек в мундире ротмистра.
– Александр Михайлович! Здравствуйте! – искренне радуется он.
– Здравствуйте, Журавский, – здоровается генерал.
– Вы проходите, Александр Михайлович. Чаю хотите? Только что самовар раскочегарили…
– Не откажусь, – говорит генерал. – Спасибо, Николай Фомич.
Лицо у Крымова совершенно мертвое, глаза застывшие – только губы шевелятся.
В комнате генерал садится в кресло.
Ротмистр что-то говорит, но Крымов его не слышит. Он улыбается одной половиной рта и кивает головой.
Когда ротмистр выходит из комнаты, Крымов встает, вынимает из пистолетного кармана небольшой плоский пистолет, перехватывает его стволом к себе, упирает в сердце и стреляет. Раз, второй, третий… Пистолет малокалиберный, легкий, выстрелы звучат щелчками, несерьезно. Генерал с удивлением смотрит, как набухает красным ткань мундира на груди. Пытается встать и валится ничком на вытертый ковер.
Вошедший в комнату ротмистр кидается к генералу, переворачивает его.
Глаза у Крымова открыты, но полностью лишены мысли. Из угла правого выползает огромная слеза.
Глава восьмая
Что-то готовится, кто-то идет!
14 сентября 1917 года. Петроград. Кладбище. Похороны генерала Крымова
Пасмурно. Промозгло. С неба летит мелкий дождь.
Часть офицеров, присутствующая на церемонии, в дождевиках. Гражданские под зонтами.
Официальных гражданских лиц немного – Терещенко, Савинков, Некрасов и Гучков. Военных гораздо больше и поглядывают на гражданских они безо всякой симпатии.
Священника нет. Возле гроба в почетном карауле офицеры и юнкера.
Последнее слово говорит военный министр Верховцев.
– Господа!…