Еще один отряд РВК пытается зайти со стороны набережной, но тут у юнкеров небольшая баррикада с пулеметами и простреливаемое пространство метров на 150 вперед, на котором уже валяются с десяток неподвижных тел.
Командир отряда РВК смотрит за громадиной крейсера, маневрирующего на реке неподалеку.
– Наши подошли… – говорит он.
– А если не наши? – спрашивает молодой парень в студенческой фуражке и башлыке. Его слегка прыщавая физиономия залеплена мокрым снегом. – Это же крейсер!
– Не бзди, малыш… Наши это. На флоте все теперь наши.
Ночь с 24-го на 25 октября. Петроград. Река Нева
С «Авроры» спускают шлюпку. По ней немедленно начинают стрелять со стороны юнкеров.
Матрос поднимается в рубку по трапу.
– Не промеряем мы глубины, Саня, – говорит он Белышеву, стряхивая с бушлата мокрый снег. – Палят, суки… Мне чуть в котелок не попали, блядь… Ухо царапнуло. Шлюпке весь борт продырявили! У них винтари!
Белышев поворачивается к Эриксону.
– Придется тебе, лейтенант, рискнуть… Не сделаешь – я тебе башку прострелю. На мель посадишь – все равно прострелю. Говорят, у тебя мама и сестра в Петрограде? Любишь их, наверное? Не хочешь, чтобы с ними что-то произошло? Понял? Так что будь очень-очень осторожен…
Белышев кладет перед собой револьвер.
Некоторое время Эриксон и Белышев смотрят друг на друга. Они почти ровесники, оба светловолосые, но Эриксон высокий и нескладный и смотрит на Белышева сверху вниз. Взгляд у него недобрый, ничего хорошего председателю судового комитета не сулящий. Впрочем, ответный взгляд не лучше. Понятно, что Белышев свою угрозу выполнит.
– Рулевой, два румба влево, – говорит Эриксон через некоторое время. – Машинное – малый вперед…
Ночь с 24-го на 25 октября 1917 года. Петроград. Николаевский мост
Молодой прапорщик, командир отряда юнкеров, наблюдает за маневрирующим крейсером.
– Вот черт! Начал подходить.
– Ну и что он нам сделает? – спрашивает мальчишка-юнкер, сидящий на корточках возле офицера. Он опирается для удобства на «мосинку». – Раздолбает мост?
– У него носовые шестидюймовые… Даст осколочным, и от нас даже пыли не останется. Хоронить будет нечего. А потом высадит десант…
– И что будем делать?
– Умирать зря не будем. У меня береговой батареи под командованием нет.
Носовое орудие на крейсере начинает поворачиваться.
– Ну вот… – говорит прапорщик. – Беги, Павлуша, в механическую. Пусть ребята раскурочат, все, что могут. Будем отходить. Эх, жаль рвануть нечем все это хозяйство!
Ночь с 24-го на 25 октября 1917 года. Петроград. Зимний дворец. Бывшая спальня фрейлины, занятая семьей Терещенко
В комнате Терещенко и Маргарит.
Марг сидит на краю постели, охватив руками плечи. Она бледна, осунулась, под глазами синяки.
– Давай попробуем еще раз, – предлагает Терещенко. – Я поеду с тобой. Возьмем побольше охраны. Тут и пешком, в общем-то, пройти можно…
Маргарит качает головой.
– Я никуда не поеду, останусь с тобой. Хватит. Я только что отмыла кровь с лица и рук. Одежду надо сжечь, я больше ее не надену.
Терещенко смотрит на лежащие у дверей окровавленные тряпки.
– Мне жаль… – выдавливает из себя он.
– Не надо меня жалеть. Я знала, что выбираю. Не трать на меня время, Мишель – я посплю хоть пару часов. Приходи вздремнуть, если будет время. Или утром приходи. Я распоряжусь приготовить тебе завтрак.
Терещенко молчит.
– Иди, Мишель…
– Мне тебя не уговорить?
– Я сделала попытку, хватит. Я буду рядом с тобой.
Терещенко встает.
– Все будет хорошо.
– Ты все время повторяешь как заклинание. Сам в это веришь?
Он не отвечает.
Маргарит подходит к нему и кладет голову к нему на грудь.
Терещенко обнимает жену. Они целуются, и этот поцелуй будит в них страсть. Минута – и они падают на кровать, срывая друг с друга одежду, путаясь в юбках, брюках… Они занимаются любовью с пылом молодых возлюбленных. В тот момент, как они подходят к финалу, начинает звонить телефон. Он звонит и звонит, настойчиво громко, но супруги не отрываются друг от друга, пока Маргарит не кричит сдавленно, прижимая голову Мишеля к своему полуобнаженному плечу.
Телефон замолкает.
Мишель и Маргарит лежат рядом на кровати, растрепанные и раскрасневшиеся.
Снова начинает звонить телефон, Терещенко нехотя снимает трубку.
– Да, – говорит он в микрофон. – Конечно. Сейчас буду.
Он вешает наушник на рычаг и снова ложится на спину.