25 октября 1917 года. Петроград. Невский проспект
По проезжей части идет шествие из членов Городской думы во главе с министром Прокоповичем. В руках у Прокоповича сигнальный фонарь. Шествие достаточно многолюдное. В колонне по четверо идут и члены ВЦИКа, и гласные думы, и представители партий. Возле Казанского собора посередине проспекта стоит большевистский патруль из четырех человек. Старший патруля – средних лет человек в потертой куртке и рабочем картузе, на боку кобура. За ним – матрос-балтиец с кавалерийским карабином и трое солдат с трехлинейками.
– А ну – стоп, господа-товарищи! – кричит старший. – Это что у нас за похоронная процессия?
– Это не процессия! – отвечает ему Прокопович. – Это члены Городской думы, товарищ!
– И куда идут члены Городской думы в такой неурочный час?
На самом деле час урочный. На Невском полно прохожих, работают рестораны – обычная городская жизнь.
– Мы идем выразить свою поддержку Временному правительству, – говорит Прокопович гордо вскидывая подбородок. – К Зимнему дворцу!
– А… – тянет старший. – Выразить поддержку?
– Да! Освободите дорогу, товарищи!
– Это министры-капиталисты тебе товарищи, сволочь очкастая? – спрашивает матрос, выступая вперед. – Это кто тебе, падла, товарищи? А ежели я тебя, тварь, сейчас пристрелю?
Карабин в руках матроса пляшет, лязгает затвор.
Прокопович прижимает к груди фонарь, словно тот может защитить его от пули. Колонна «по четыре в ряд» за его спиной начинает превращаться в толпу.
– Погоди-ка, товарищ Кулагин, – говорит старший патруля, придерживая матроса рукой. – Дай-ка мне сказать… Успеешь еще… Значится так, слушайте меня, члены Городской думы. Внимательно слушайте, бо дважды повторять не буду. Быстренько выполняете команду «кругом», и пиздуете к себе в Думу дальше думать. Кто хочет выражать участие Временному правительству, выходят из строя на два шага. У товарища Кулагина к ним дело есть. Все ясно?
Шествие молчит.
Старший тянет из кобуры револьвер.
– Кру-гом! – командует он.
Прокопович и первые ряды колонны исполняют команду. Вслед за ними поворачиваются и остальные.
– Шаааагом арш! – выкрикивает старший.
Шествие трогается с места в обратном направлении. Идут молча, подавленные.
Один из депутатов, шагающих рядом с Прокоповичем, зло говорит:
– Умереть не умерла, только время провела…
Никто не смеется.
Патруль смотрит вслед уходящим депутатам.
– Это ж надо… – матрос харкает на мостовую. – Поддержку они оказывают… Блядь, гниды…
Старший улыбается.
– Чо ругаешься, Кулагин? Эт хорошо, что они такие. Были бы без страха – было б хуево. Пусть, блядь, боятся! Пусть, суки, дрожат перед народом…
25 октября 1917 года. Зимний дворец.
Временные казарменные помещения на первом этаже
Кишкин, Терещенко, Коновалов, Багратуни, Рутенберг разговаривают с представителями казачьей сотни.
Сотник, солидный мужчина – бородатый, рассудительный, неторопливый. За ним – вертлявый чернявый казачок с хитрыми близко посаженными глазенками и второй – средних лет, русый, со шрамом от резаной раны на щеке.
Говорить поставлен сотник.
– Мы, вашевысоко… товарищи— министры, решение приняли. Уходить будем.
– Вы же военный человек… – упрекает его Кишкин.
– Человек-то я военный, – отвечает сотник, – но, когда мы сюда шли, нам сказок наговорили… Врали с три короба, мол, тут чуть ли не весь город с образами на защиту стал, все военные училища, артиллерия… Мы и пришли. Мы за народ пришли стоять!
– А тут только жиды да бабы! – выскакивает из-за спины у сотника чернявый. – Да и правительство наполовину из жидов!
– Погодь! – отодвигает его сотник. – Я доскажу. Нету тут народа, товарищи-министры. Народ не с вами. Русский народ-то там, с Лениным остался…
25 октября 1917 года. Зимний дворец.
Казарменные помещения на первом этаже
Казаки ушли, министры и Багратуни с адъютантами остались.
Вокруг загаженный, заплеванный пол, мусор, грязь, втоптанные в дорогой паркет окурки.
– И что теперь? – спрашивает Коновалов у Багратуни.
Тот пожимает плечами.
– У нас не так много возможностей. Первый этаж оставлять без охраны нельзя. Поставим сюда увечных воинов и ударниц…
– Дожились, – зло говорит Рутенберг. – Вы уж простите меня за резкость, господа, но это ж надо было все так эпически проебать! Ну, просто – все! Армию, флот… Они нас голыми руками возьмут!
– Оставьте, Петр Моисеевич, – отвечает Кишкин. – Они нас и так и так возьмут голыми руками. Если Керенский не успеет вернуться в Петроград со своими самокатчиками, то этой ночи нам не пережить…