Носовое орудие «Авроры».
– Заряжай!
Заряжающий подает заряд в казенник, с лязгом закрывается затвор.
– Готов! – кричит комендор в трубу.
– Огонь!
Шестидюймовое орудие выплевывает молнию. Грохот выстрела в тесных для железной махины берегах такой, что дрожат стекла во всей округе, а по невской воде расходятся круги.
25 октября 1917 года. Петроград. Зимний дворец
Кабинет генерала Левицкого.
Слышен страшный низкий звук, от которого дрожат стекла и стены.
Все находящиеся в комнате невольно пригибаются или втягивают голову в плечи.
– Что это? – спрашивает Кишкин испуганно.
– А вот это называется – началось, – спокойно говорит Вердеревский, раскуривая папиросу. – Это «Аврора», товарищи… Судя по тому, что нас еще не завалило, – холостой или пристрелочный.
В кабинет вбегает Рутенберг – в руках у него револьвер, за ним Терещенко.
– Они теперь штурмуют не в лоб, – сообщает Рутенберг, задыхаясь от бега. – Действуют небольшими отрядами. Заходят со стороны Набережной и Миллионной. Они уже на втором этаже, в госпитале… В коридорах стрельба…
25 октября 1917 года. Зимний дворец. Второй этаж.
Лестница, ведущая наверх
Идет перестрелка.
Разобраться, кто и где, невозможно. Взрываются ручные гранаты, в воздухе пороховой дым. Кто-то кричит пронзительно. На полу тело, из-под которого выползает лужа крови. Вспышки выстрелов. В коридоре начинает строчить пулемет, снова рвутся гранаты, пулемет захлебывается. Раненым зайцем верещит еще один искалеченный.
Тут же схватились на штыках – слышен мат, крики, хруст входящего в плоть железа. Лающий револьверный звук. Воздух наполнен пылью от штукатурки, сквозь него, как сквозь туман, светят электрические шары пока еще уцелевших ламп.
На лестнице вперемешку тела юнкеров, дружинников. Атакующие, стреляя, поднимаются вверх по ступеням.
25 октября 1917 года. Зимний дворец.
Подъезды со стороны Миллионной
Сотни людей, которые с высоты птичьего полета смотрятся как муравьи, вбегают в подъезд. Если скользнуть взглядом по громадным, все еще освещенным окнам Зимнего – за ними вспышки выстрелов, пляшущие тени, разрывы гранат. Вылетают наружу огромные стекла. Вспыхивают огнем шторы, но кто-то изнутри срывает горящую ткань и топчет, поднимая искры.
Снова взгляд сверху – Зимний, в который тараканами вливается толпа, серая лента Невы, мосты, застывший на реке крейсер, город, который вовсе не смотрится как место сражения – освещенный центр, бегущие по рельсам коробочки трамваев, едущие автомобили. Но вокруг центра – тьма. Густая, непроницаемая, укрытая сверху плотными серыми облаками.
На то, что творится в коридорах, надо смотреть не отворачиваясь. Это толпа. Она еще трезвая, не добравшая до погребов со столетними винами. Там, где бой закончился, началось мародерство и вандализм. Летят на пол картины, вазы, их колют штыками, вырезают из рам, топчут. Тут же двое в шинелях тычут штыками в раненого защитника дворца. Он пытается ползти, пока один из солдат не вгоняет в него штык так, что острие входит в паркетный пол. Юнкер еще жив и корчится, словно приколотый булавкой к картону жук.
Под лестницей – очередь. Насилуют двух стриженных наголо женщин— ударниц из батальона охраны. Женщины кричат, но их крики не слышны из-за матерных криков и хохота. Мелькают колени, окровавленные бедра, раззявленные в крике рты, бородатые гнилозубые морды. Один из насильников встает с жертвы и с размаху бьет ее пряжкой ремня по поднятой для защиты руке. Брызжет кровь, насильника оттаскивают свои же, а на женщину уже взгромождается следующий.
По лестнице вверх толпа пытается прорваться, но сверху стреляют – на площадке выше засели юнкера, и засели удачно, не выкурить с налету. И гранату бросить не получается, и попасть трудно.
Зато если спуститься вниз, то можно увидеть, как взламывают дверь в винные погреба. Нападающим никто не мешает, замки не выдерживают, и захватчики входят в подвал, заставленный стеллажами с вином. Тут царит полумрак и прохлада, на некоторых горлышках паутина. От неожиданности, увидев десятки тысяч бутылок спиртного, толпа замирает в молчании и предвкушении, а спустя несколько мгновений с радостным воплем бросается внутрь.