В толпе слышны выкрики:
– Правильно их арестовали!
– Долой Временное правительство!
– Долой войну!
– Правильно! Правильно!
– Да пасть свою закрой, дай послушать!
– Сам закрой! Что эту падлу слушать! Схватить, блядь, и предоставить Ленину – вот и все!
– А казаки?
– Да хуй, что они сделают! Казаки! Казаки нам до сраки!
Раздался хохот.
Керенский бледнеет.
Барановский говорит на ухо Краснову.
– Обычно он действует на толпу, как факир на змей. Первый раз вижу, что его не слушают.
– Мне кажется, что его сейчас попробуют арестовать… Толпа настроена агрессивно. Вызвать, что ли, казаков для охраны?
– Думаю, что не повредит…
Краснов отдает приказание.
– Товарищи! Солдаты и матросы! Граждане свободной России! Победа большевиков – это новое рабство! Рабство, которое будет страшнее, чем оковы царизма! Рабство, из которого России уже не вырваться! Я приехал просить вас о помощи! Я приехал просить вас протянуть руку Петрограду, прийти на помощь Временному правительству и завоевать свое светлое будущее! Мы победим большевизм, мы победим немцев в этой войне и равными и свободными войдем в семью европейских народов! Ура, товарищи!
Толпа свистит и хлопает. Раздаются матерные оскорбительные выкрики.
Появляется конный казачий взвод.
Керенский идет к автомобилю в окружении бравых казачков. Подобравшиеся к нему поближе дамы бросают ему под ноги цветы и те падают в октябрьскую грязь. Александр Федорович делает им ручкой, на его лице улыбка.
Автомобиль едет мимо солдатской массы. В окна заглядывают лица, некоторые из которых достойны кисти Босха.
– Они любят меня, – говорит Керенский сидящему рядом Барановскому. На глазах беглого премьера слезы. – Господи, Володенька, они меня любят!
Барановский молчит.
Громадный, забрызганный грязью «пирс-эрроу» въезжает на железнодорожную станцию.
27 октября 1917 года. Вагон поезда
В купе Керенский, который смотрит на перрон.
Перрон оцеплен.
В купе входит Барановский, за ним Краснов.
Краснов смотрит на часы.
– В чем дело? – спрашивает он кого-то в коридоре.
– Машинист сбежал! Начальник станции говорит, что другого найти не может.
– А если я его расстреляю? – говорит Краснов.
– Грозили уже, Петр Николаевич! Я лично обещал! Говорит, что нет другого.
– Товарищ генерал!
Краснов выходит в коридор.
– Что, есаул? Говори…
– Так я ж до войны помощником машиниста был, Петр Николаевич!
– Ну ты даешь, Коршунов, – улыбается Краснов. – И сможешь управиться?
– Сам не смогу, товарищ генерал, а ежели двух толковых ребят взять, на уголек, посменно… Так чего ж не управиться?
– Давай, есаул, с Богом…
По путям мчится поезд – паровоз, теплушки с бойцами, с лошадьми, платформы с орудиями, штабной вагон, снова теплушки…
За окном штабного вагона – Керенский.
Он глядит через стекло за проносящимся мимо пейзажем.
Вот поезд проходит через Псков – Керенский и Краснов смотрят на плотную людскую массу, заполнившую вокзал, платформы, подъездные пути…
Солдаты глядят на проносящийся мимо поезд недоброжелательно, провожают вагон непристойными жестами и мрачными взглядами.
За Псковом поезд притормаживает. За окнами небольшой полустанок в лесу, в штабной вагон подсаживаются несколько казачьих офицеров. В коридоре шум голосов.
Керенский выходит послушать разговор.
– Зимний охраняют большевистские караулы, – рассказывает сотник, только что севший в поезд. – Город под их контролем – мосты, Петропавловка, Арсенал. Все министры сидят в Петропавловке, к ним никого не пускают…
– Никого не расстреляли? – спрашивает один из офицеров.
– Вроде, никого… Охрану в Зимнем побили. Много юнкеров полегло, мальчишек совсем, инвалидов, кто первый этаж держал, постреляли. Женщин из ударного снасильничали… В общем, война… Сейчас они стараются училища блокировать, там многие против большевиков.
– И что в гарнизонах? – спрашивает Краснов.
– По-разному, товарищ генерал… Народ не знает, что ему делать, кого защищать. Большевиков вроде немецкими шпионами называли, а они рассказывают, что теперь каждому землю дадут…
– И верят…
– Кто-то верит, – говорит сотник. – Разброд, товарищ генерал. Люди в революциях не понимают. Кто прав, кто виноват – им побоку. Кто землю даст – тот и хороший. Сейчас куда их подтолкнуть, туда и покатятся.
– Скажи-ка, братец, – говорит Керенский сотнику, – а ты точно знаешь, что никто из Временного правительства не пострадал?