– Сдурел, что ли? – отзывается один из идущих. – Я тебе дам стрелять! Свои мы! Из штаба! Смену вам прислали!
– Какую такую смену? А ну, стой, я сказал! Ближе не подходи, стрельну!
– Обычную смену! Слушай, не морочь мне голову, позови начальника караула!
– Да кто вы, блядь, такие?
– Скажи ему, что от товарища Антонова из Военно-революционного комитета. Шебанов моя фамилия!
– Стой на месте!
Часовой поворачивается к дверям, стучит.
Слышно, как с той стороны что-то двигают, освобождая забаррикадированную дверь.
Створка приоткрывается.
– Слышь, Николаша, тут к нам…
Непонятно откуда возникший офицер бьет часового рукояткой револьвера по макушке и несколько раз стреляет между створками. Подоспевшие юнкера распахивают дверь, а по улице уже топочут сапоги отряда и, рыча, катит броневик.
За рулем Дубов, Вихлевщук за пулеметом в башенке.
Перед входом в ЦТС бронемашина останавливается и аккуратно сдает назад, прикрывая вход широкой кормой.
Ночь на 29 октября 1917 года. Смольный. Кабинет Троцкого
Звонит телефон.
Троцкий, спящий на диване, вскакивает, ищет на столе пенсне и снимает трубку аппарата.
– Лев Давидович! – голос в трубке громкий и бодрый, хотя на настенных часах почти четыре утра. – Это Антонов. У нас тут юнкера взбунтовались. Мне с Большой Морской позвонили, телефонистов штурмом берут. Сейчас связь исчезнет. Захвачен Михайловский манеж, там взяли броневые машины. В Инженерном замке у них организован штаб.
– Сколько бронемашин захвачено?
– Пять. Но с боезапасом.
– Кто руководит юнкерами?
– В училищах у них свои командиры. А в Инженерном засел Полковников.
– Вы же понимаете, – говорит Троцкий, отхлебывая из стакана давно остывшие остатки чая и морщась от горечи, – что это восстание – не просто так? Это означает, что сегодня с утра нам надо ждать в гости Краснова.
– Ну так его Дыбенко с балтийцами заждался. Хотя по моим сведениям, Лев Давидович, войска Краснова расположения не покидали, стоят как и стояли – в Царском Селе.
– Восстание должно быть подавлено вне зависимости от того, выступит им на помощь Краснов или нет. Причем с максимальной жестокостью. Мы должны показать, что происходит с теми, кто пытается покуситься на советскую власть.
– Это понятно, товарищ Троцкий. Мы с товарищем Муравьевым времени не теряем – наши отряды уже окружили Инженерный замок. Думаю, к утру…
Он замолкает на полуслове.
– Алло! – говорит Троцкий в замолчавшую трубку. – Алло!
– Лев Давидович, – заглядывает в кабинет помощник. – Связи нет.
– Срочно доложите Владимиру Ильичу – в Петрограде началось восстание юнкеров. Пусть не волнуется, сегодня мы его и закончим.
29 октября 1917 года. Раннее утро. Петроград. Владимирское юнкерское училище
Неподалеку от училища останавливается авто. Из него выходят двое военных.
Один из военных – подполковник Муравьев.
Сразу за машиной Муравьева из темноты выныривают грузовики с красноармейцами и солдатами, их больше десятка. Подкатывают, стреляя выхлопом, два броневика.
Полковник достает из кармана шинели белый платок, берет из рук у ближайшего красноармейца винтовку и привязывает платок к штыку.
– Михаил Артемиевич! – пытается остановить его второй военный.
– Руководите выгрузкой, поручик… Я уж как-то сам!
Он поднимает винтовку, чтобы был виден импровизированный белый флаг и выходит на освещенную часть улицы. Останавливается, ждет. Со стороны входа в училище раздается крик: «Не стрелять!»
Муравьев идет к главному входу.
Возле дверей его встречает полковник Куропаткин.
– Здравствуйте полковник, – говорит Муравьев.
– Доброе утро, Михаил Артемиевич.
– Я бы не назвал его добрым.
– Не стану спорить.
– Николай Николаевич, я предлагаю вам сдаться.
– Вот так вот сразу?
– Вот так вот сразу. Разоружите юнкеров, выведите их наружу. Я не могу обещать вам как заговорщику свободу, но ребята не пострадают.
– Вы быстро сделали карьеру у большевиков, Муравьев, – говорит Куропаткин. – И двух дней не прошло, а вы уже в командирах. Удачно сменили масть. Вы же эсер?
– Керенский тоже эсер, – отвечает Муравьев. – И именно поэтому я теперь с большевиками. Они люди действия. Не отвлекайтесь, полковник. Я не буду ходить парламентером дважды. На ваше осуждение мне плевать, у меня свое понимание блага для России. Ни Керенский, ни Краснов Россию не спасут. А вы можете спасти молодые жизни. Решайте, Куропаткин. У вас четверть часа – потом будет штурм.
Муравьев поворачивается, чтобы уйти.