Терещенко выходит, не прощаясь.
Август 1918 года. Стокгольм. Гостиница «Роял»
Терещенко и Ротшильд сидят в гостиной апартаментов.
Терещенко – с усами, постаревший, но не потерявший лоска.
Ротшильд – седой, спокойный и рассудительный, как и во время их последней встречи.
– Не думаю, что смогу изменить решение Финли, – говорит он. – Похоже, что это политика по отношению ко всем бывшим министрам и высокопоставленным чиновникам вашего правительства. Как я и говорил, интерес к вам утрачен. Теперь нужно договариваться с большевиками, а это сложно и дорого, любые контакты с вами могут привести к срыву переговоров. Финансовые круги понимают, что Россия вышла из войны, и хотят вернуть обратно свои деньги. Это плохо, Мишель, так как большевики, скорее всего, не захотят платить по долгам, а твое поручительство осталось в действии.
– Боюсь, что сейчас у меня нет доступа к моим активам в России…
– Я знаю, но это никак не влияет на наличие обязательств и уменьшение суммы выплат, Мишель. Твои зарубежные активы существуют и будут конфискованы в покрытие долга. Я бы на твоем месте подумал о личных деньгах, а не раздавал бы их направо и налево.
– Что ты имеешь ввиду?
– Твой платеж на счета посланника России Гулькевича. Я не уверен, что Колчак и его армия будут хорошим вложением. Это крайне сомнительное мероприятие, на исполнение которого ты направил свои последние деньги. Не слишком разумный поступок.
– И как это стало известно тебе?
– Один из банков-корреспондентов принадлежит моей семье. Все платежи из Загреба в Великобританию и Францию проходят при его посредничестве. Иногда полезно забыть о ненависти, об амбициях – даже если речь идет о большевиках. Сохранить лицо, Мишель, сохранить доброе имя.
– Отказаться от борьбы?
– Ты думаешь, о тебе забыли? Ты был слишком заметной фигурой, чтобы исчезнуть бесследно. И то, что тебе не дают въезда в Великобританию и Америку, вполне объяснимо, если поглядеть на сегодняшнюю ситуацию в мире.
Терещенко со злостью бьет кулаком по ладони.
– Им было мало сломать мою жизнь. Им было мало уничтожить мою страну. Теперь они заперли меня в Скандинавии самим фактом своего существования! Я ненавижу их, я не хочу иметь ничего общего с их властью. И если они останутся править в России, то не хочу иметь ничего общего и с Россией! Но пока есть надежда выгнать эту сволочь, моя Родина нуждается во мне!
Ротшильд разводит руками.
– Корни не вырвать, мы всегда те, кто мы есть, но я тебя понимаю и не призываю смириться – я призываю тебя всего-навсего проявить благоразумие. Ты можешь потерять все, Мишель. Я был бы рад подставить тебе плечо, но боюсь, что нынешнее финансовое положение не позволит мне полностью решить твои проблемы.
– Я сам отвечаю за свои поступки, дружище, – говорит Терещенко. – Ты предупреждал меня, я знал о рисках… Но за намерения – отдельное спасибо.
– Ты всегда можешь обратиться ко мне, Мишель.
Терещенко улыбается.
– Обращусь, не сомневайся. Когда буду искать работу.
– Я уже говорил о тебе, – невозмутимо отвечает Ротшильд. – Если тебе понадобится работа, то в финансисте твоего класса заинтересован Маркус Валленберг, мой близкий приятель…
– Ты уже говорил обо мне? – переспрашивает Терещенко недоуменно.
– Конечно. Ты же знаешь мою любовь к стратегическому планированию. При случае я вас познакомлю.
Терещенко закуривает очередную сигарету.
– Значит, клерком в чужой банк?
Ротшильд разводит руками.
– Это все, что можно предложить тебе здесь. Валленберг поможет тебе встать на ноги.
– И отдать вам долги?
– И отдать нам долги. Возможно.
Ротшильд улыбается и добавляет:
– Когда-нибудь, если получится… Эти долги – мертвый актив. Без тебя, Мишель, эти векселя дешевле бумаги, на которой напечатаны. И ради Бога, не забивай себе голову проблемами страны, которая уже никогда не будет твоей.
– Все так плохо?
Ротшильд некоторое время размышляет, а потом начинает говорить.
– Я не хотел бы посвящать тебя в некоторые подробности, Мишель, но промолчать будет неправильно с моей стороны. Не по-дружески. Я не назову тебе источник информации, но, поверь, он достаточно надежен.
– Вступление мне не нравится…
– Я сожалею. Понимаешь, твое приглашение во Временное правительство было для Керенского и компании вынужденной мерой. Они остро нуждались в средствах для продолжения войны, и ты был единственным, кто мог дать им эти деньги. И ты дал. Расчет оказался верным. Второй раз тебя ограбили большевики. Не давай больше денег спасителям России, там больше нечего спасать. Ты будешь платить, а они – смеяться тебе в спину.