Терещенко молчит. На его щеках начинают играть желваки.
Ротшильд встает и подает Терещенко руку на прощание.
– Все гораздо хуже, чем ты думаешь, Мишель… Не повторяй ошибку. Начинай все заново. Я помогу.
Июнь 1918 года. Христиания. Порт
На пирсе, на самом его краю, стоит Михаил Терещенко.
Он в легком летнем пальто, руки в карманах. Он смотрит на акваторию, на мол, загораживающий бухту, на маяк, висящий над серым морем, смотрит жестким, мрачным взглядом, словно старается рассмотреть родную землю на юге и своих врагов на ней. Выражение лица у него такое, что впору испугаться.
Он выкуривает сигарету, зажигает следующую и делает глоток из фляги Через несколько минут процедура повторяется.
Снова летит вниз окурок, а Мишель уже шагает по пирсу прочь, к выходу из порта.
Июнь 1918 года. Христиания. Почта
Телеграфист берет в руки заполненный бланк, читает, потом говорит по-норвежски:
– Получатель «Нью-Йорк Таймс»? Верно?
– Да, – кивает Терещенко.
– Всего три слова?
– Да.
Бланк ложится на стол. На строчках для текста действительно всего три слова на английском:
– Я согласен. Терещенко.
Июнь 1918 года. Христиания. Номер в гостинице «Виктория», который снимает семья Терещенко
В спальне Михаил и Маргарит занимаются любовью.
Со стороны кажется, что супруги пылают страстью, но лицо Маргарит искажено гримасой боли и едва ли не отвращения, хотя тело ее двигается в одном ритме с телом супруга. В ответ на движения мужа она кусает губу и сдерживает вскрики, а когда Михаил ложится рядом, то едва не вздыхает от облегчения.
– Что-то не так? – спрашивает Михаил, закуривая.
Огонек его сигареты мерцает в полумраке спальни.
– Все хорошо, – отвечает она. – Как всегда…
– Что-то не так, – повторяет Михаил, на этот раз с утвердительной интонацией. – Знаешь, Марг, когда живешь с человеком столько лет, сразу чувствуешь, если что-то изменилось.
– Ничего не изменилось. Я люблю тебя, Мишель.
– Ты что-то мне недоговариваешь?
– Мишель, ты знаешь обо мне все, что нужно.
– Знаешь, раньше, в одной постели с тобой, мне казалось, что мы растворяемся друг в друге. Я помню, как ты теряла сознание от удовольствия. А сейчас… Ты совершенно другая.
– Я такая же, просто устала за день. И отвыкла от тебя за последние полгода.
Маргарит целует мужа в щеку и кладет голову ему на плечо.
– По-женски отвыкла. Так что – не волнуйся, я не стала любить тебя меньше. Гаси сигарету и давай спать…
– Слушаюсь, капитан Ноэ, – шутит Терещенко, гася сигарету в прикроватной пепельнице. – Слушаюсь и повинуюсь!
Лампа гаснет.
Терещенко спит, посапывая, а Маргарет лежит у него на плече с открытыми, полными слез глазами. Когда слеза начинает выкатываться, она смахивает ее быстрым бесшумным движением.
Июль 1918 года. Москва. Кремль
Ленин входит в кабинет Троцкого, он в ярости.
– Что случилось, Володя?
Ленин швыряет на стол перед Троцким газету «Нью-Йорк Таймс».
– Я тебе говорил, что этого мерзавца надо было пустить под лед, а не отправлять его в Европу?
– Ты о ком?
Лев Давидович смотрит на газетный лист, пробегая глазами статью.
– А… Господин Терещенко объявился… «Терещенко советует не оказывать помощи красным…» Ну и кто его послушает? Тут важны деньги, родственные связи, договоренности, а не этот отчаянный лай. Он не опасен, Владимир Ильич. Он как змея у факира – шипит, а зубы вырваны…
– Ленин и Троцкий правят в Москве только благодаря Германии! Большевики послужили целям Германии лучше, чем она сама могла это сделать! Он Вильсону советует не иметь с нами дела!
– Ну и кого это волнует? Кто прислушивается к его истерике? Кто вообще слышит вопли всех этих проигравшихся? Владимир Ильич, перестань обращать внимание на всю эту буржуазную сволочь! Пусть кричат, пусть делают, что хотят. В России есть одна сила – это мы. Только одна сторона для переговоров – это мы. Те, кто хотят заработать деньги в России, придут к нам. Терещенки, Милюковы, Родзянки, Гучковы, Некрасовы – битые карты. Они – никто, и имя им никак. Есть полезные идиоты, а есть идиоты бесполезные. Они – бесполезные.
– Мне надоел этот хлыщ.
– Так в чем проблема, Володя? – говорит Троцкий с улыбкой. – Неужели у нас никого нет в Скандинавии? Да и тут у нас есть кому ответить за болтовню нашего золотого мальчика…