31 марта 1956 года. Монако
Вращаются катушки рекордера. Пленка заканчивается, щелчок – и магнитофон останавливается.
– Вот и все, – говорит Терещенко, глядя на замершие бобины. – Вся жизнь на шести катушках магнитной ленты. Смешно.
– На семи, – поправляет его Никифоров. – Это немало, Михаил Иванович. Я встречал людей, жизнь которых уместилась бы на одном метре пленки. И еще осталось бы место…
– Утешаете?
– Да к чему мне это? Вы прекрасно жили без моих утешений, проживете и дальше. Но мне интересно… Что же было дальше? В двух словах!
– Дальше был аншлюс. Потом началась Вторая мировая. Говорят, что за историю с выводом активов из Австрии Гитлер крепко меня невзлюбил. Я помогал вывозить и прятать людей, противостоявших гитлеровскому режиму, организовывал каналы переправки беженцев, и при всем при том Англия отказала мне во въезде из-за моего русского гражданства. Это было в 1940-м, уже после нападения СССР на Польшу, так что их можно понять. В 1941-м мы с женой и сыном переехали в Кашкайш: Португалия в то время оставалась нейтральной страной, прибежищем для шпионов всех мастей, и здесь я продолжил переправлять в Гибралтар британских летчиков и военнопленных. Здесь же, в Кашкайше, я познакомился с Карлосом де Бобоне и получил предложение поработать на его «Сосьедаде Агрикола де Мадал» – одну из больших компаний в Африке. Так я попал в Мозамбик и начал делать деньги на копре. После победы союзников пробовал вернуться в Норвегию – не вышло, семье было физически тяжело там находиться, потом пожил в Англии, отказался от предложенного мне титула лорда, переехал на материк и в 1946-м вернулся к работе в Африке. Тогда же, в свои шестьдесят лет, я увлекся альпинизмом…
Терещенко смотрит на часы.
– Скука скучная… – говорит он. – В сравнении с тем, что мне довелось пережить и повидать, последние десять лет моей жизни – летаргический сон. Как у Уэллса. Я имел все: молодость, деньги, власть, репутацию, честолюбие – и все потерял. Это было как падение со скалы в пропасть. Потом я вернул все, кроме молодости. И оказалось, что это чертовски скучно – иметь все. Другое дело – стремиться иметь все.
Он встает.
– Вы знаете, что акула никогда не спит, месье Никифоров?
– А она не спит?
– Представьте себе! Чтобы дышать, она должна плавать, дабы вода шла через жабры, доставляя кислород. Днем и ночью, от рождения до смерти – двигаться, чтобы жить… Я – акула. Мне необходимо движение, риск, стремление к чему-то, страсть – я не могу без них. В благополучии я хирею. Задыхаюсь. Размеренность меня душит.
– Странно, с виду вы типичный буржуа… Или университетский профессор!
Терещенко смеется, и от этого лицо его делается молодым.
– Я правнук человека, который торговал пирожками на рыночной площади в городе Глухове и сделал первые большие деньги на поставке обмундирования армии. Это обязывает!
Терещенко протягивает Никифорову руку. Сам протягивает, первым.
– Прощайте, месье Никифоров. Скажите в своей статье, что я не буду писать мемуары и обнародовать старые документы. Мне не в чем оправдываться – я всю жизнь следую своим принципам, поэтому не намерен извиняться. Что же касается компромата, то он давно протух и никого не интересует. Я – змея, пережившая свой яд.
– Боюсь, что вы мало знаете о ядах, – говорит Сергей Александрович, пожимая Терещенко руку. – Я лично держал в руках каменные наконечники бушменских стрел, которым было больше тысячи лет. Так вот, яд, нанесенный на них, действует до сих пор. Не дай Бог порезаться!
– Интересная у вас профессия, месье Никифоров, – улыбается Михаил Иванович.
– О да… Чрезвычайно! – улыбается Сергей. Улыбка у него хорошая – открытая, честная. – Ну, что? На посошок?
– Как давно я этого не слышал.
Мужчины чокаются и выпивают.
– Удачи! – говорит Терещенко и идет к лестнице. – И прощайте.
– Спасибо, – говорит Никифоров ему вслед. – Прощайте, Михаил Иванович.
Он смотрит на стол.
На столе пепельница, полная окурков, магнитофон и два пустых бокала из-под коньяка.
Монако. Гранд-Казино. Полночь 1 апреля 1956 года
Терещенко поднимается по лестнице ко входу. Шаг его не так легок, как в годы молодости, видно, что взлететь, как прежде, по ступеням у Михаила не получится, но для человека своего возраста он ловок и стремителен.
Швейцар на входе приветствует Михаила Ивановича поклоном.
В вестибюле Терещенко снимает пальто, сбрасывая его на руки гардеробщику, идет к кассе и покупает целую стопку жетонов. Потом закуривает и начинает оглядываться. В казино всегдашняя суета – гул голосов, треск шарика на рулетке, табачный дым, уходящий к потолку…