– Да, – отвечает Михаил, заканчивая заполнять чек.
– Я так и думал, – говорит Плант. – Не хочу вас пугать, но поверьте моему жизненному опыту. Каждый игрок когда-нибудь проигрывает по-крупному.
– Или выигрывает.
– Или выигрывает, – легко соглашается Плант.
– У меня к вам просьба, – Терещенко встает, пряча «паркер» во внутренний карман. – Разорвете вы или не разорвете этот чек, пожалуйста, не разглашайте сумму сделки. Буду очень вам признателен. Придумайте какую-нибудь несуразицу, если пожелаете, но никому не говорите сумму.
– Вы так уверены в том, что я соглашусь на сделку?
– Искренне надеюсь. Позвольте откланяться?
Чек лежит на столе, ровно посередине, но ни Плант, ни Терещенко на него не смотрят.
Михаил подходит к дверям салона.
Плант берет чек со стола, смотрит на сумму.
Лицо его остается бесстрастным, но в глазах на миг все-таки проскакивает удивление.
Слуга распахивает перед Михаилом двери.
– Мистер Терещенко, – окликает гостя Плант, и тот с готовностью оборачивается.
– Да, сэр…
– Буквально несколько слов, – сдержанно улыбается Плант. – Вы молоды, а я еще не забыл, как прекрасно быть молодым. Делюсь опытом совершенно бескорыстно. Не бывает вечных побед, мистер Терещенко. Рано или поздно приходится попробовать на вкус поражение.
– Поражения делают нас сильнее, – отзывается Михаил. – Я их не боюсь.
– Это потому, что пока не проигрывали. Запомните: рано или поздно…
– Благодарю вас, сэр… Лучше – позже!
Терещенко выходит на палубу. Стоит, оглядывая безупречно надраенную палубу, сверкающие латунные леера, кристально чистые окна иллюминаторов надстройки. Потом поднимает голову и видит развевающийся на ветру американский флаг на верхушке мачты.
Он спускается в моторный катер и суденышко отваливает от борта яхты, тарахтит движок, унося Терещенко все дальше и дальше от «Иоланды». Он стоит на корме катера, глядя на огромное, но притом изящное судно и видит, как американский флаг спускается, обвисая на фале.
И взлетает на мачту Андреевский флаг. Михаил торжествующе улыбается и, совсем как мальчишка, подпрыгивает, взмахивая руками.
Вот Терещенко помогает матери и сестрам перебраться с моторного катера на швартовочную платформу.
Вот их приветствует капитан Бертон, за спиной которого стоит вся команда «Иоланды», включая юнгу и коков.
Вот они идут все семьей по палубе яхты, а рядом шагает капитан.
Вот глядит на «Иоланду» из окна гостиницы и курит сигару ее бывший хозяин.
Входит слуга и говорит:
– Поезд через полтора часа, сэр. Прошу вас спускаться вниз.
– Хорошо, Генри.
Плант еще раз глядит на яхту, улыбается и едва заметно качает головой.
Потом берет со стола шляпу и выходит из номера прочь, оставив в пепельнице дымящийся окурок.
Вот длинный стройный корпус режет волну.
В рубке у штурвала Пелагея. Рядом, давая девушке инструкции, стоит капитан Бертон. Девушка стреляет глазами, но моряк невозмутим или хочет таким казаться.
Вот Терещенко курит, стоя у раскрытых дверей, Елизавета Михайловна сидит в шезлонге на палубе, а рядом с ней читает книжку Николенька.
И снова Пелагея, облокотившись на леер, поглядывает на Бертона откровенно призывно. На ней белое легкое платье и шляпка, ветер играет подолом, обнажая парусиновые туфельки и стройные лодыжки. Бертон видит, как под тканью обрисовывается округлое бедро девушки, и делает вид, что смотрит в другую сторону.
– Как же Блок? – спрашивает Терещенко, склонившись к ушку сестры. – Пелагея, дорогая, как же Сашенька?
– Сашенька – это Сашенька, – шепчет в ответ Пелагея. – А Бертон – это Бертон. И вообще, братец, не суй свой любопытный нос в девичьи грезы! Мне по душе не только поэты, но и капитаны!
Лето 1912 года. Канн
«Иоланда» стоит на якоре недалеко от набережной. С ее борта в воздух взлетают огненные хвосты фейерверков и рассыпаются в черном бархатном небе. На палубе смеющиеся Терещенко, две его сестры и Николенька.
Рядом с «Иоландой» вторая яхта, почти такая же большая и роскошная – с нее тоже летят вверх разноцветные струи огня. У ее борта Дорик с незнакомыми нам молодыми людьми и девушками. Все кричат, аплодируют и смеются.
Федор и Михаил явно соревнуются друг с другом – зрелище воистину феерическое. Вся набережная освещена зарядами и наполнена разодетой толпой.
Фейерверк бушует над берегом, как полярное сияние.
– Ура! – кричит Дорик и потрясает бутылкой шампанского, из которой во все стороны летят пенные брызги. На его плече висит молодая девушка в достаточно откровенном платье и пьяная до полусмерти.