1915 год. Петроград. Издательство «Сирин»
В комнате, которую занимало издательство, только Пелагея и Михаил Терещенко.
На столах макеты книг, несшитые тетради, книги в обложках.
Разора еще нет, но видно запустение – тут уже не кипит работа.
– Значит, все… – говорит Пелагея.
Она грустна, чуть не плачет.
– Прости, сестренка. Вот кончится война, и мы с тобой сделаем новое издательство. И назовем его «Феникс».
Пелагея перебирает книги, лежащие на столе.
– Блок, Белый… Первый и второй том готовы. Мишель, давай хотя бы закончим работу!
– Пелагеюшка, – говорит Терещенко терпеливо. – Сестрица! Издание еще год готовить! Деньги, время, люди… Но это еще полбеды! Ты же видишь, сегодня люди не покупают такие книги! Слишком серьезно, слишком умно, слишком актуально! Люди хотят отдохнуть, а не напрягать мозги! Пинкертон, Чарская с ее влюбленными гимназистами, Майн Рид… Символисты были хороши в мирное время, а у войны свои герои. Между Белым и Буссенаром читатель выберет Буссенара. Зачем делать то, что уже никому не интересно?
– Ты не хочешь тратить деньги на книги?
– Мы с тобой достаточно их истратили. Сегодня лучше купить для фронта корпию, бинты, лекарства. Построить еще один самолет, в конце концов. У нас еще будет время заняться искусством. Я тебе обещаю.
Он обнимает сестру за плечи.
– Не печалься, сестрица. Война не навечно.
Пелагея резким движением сбрасывает его руку.
– Если всего этого не будет, – она показывает рукой на разбросанные тетради, – то за что мы воюем? Ты же сам был готов на все, чтобы их романы прочли люди? А сейчас рассказываешь мне про Буссенара?
– Не драматизируй, Пелагея!
– Ты отнимаешь у меня все, – кричит она, не сдерживаясь. – Эта работа, эти люди – это все, что у меня было! Понимаешь? Все, что у меня было в жизни! Вчера было! А сегодня ничего нет! И это не война сделала – это сделал ты, братец! Зачем?
– Что «зачем»?
– Зачем ты давал мне надежду, если собирался все отобрать?
– Пелагея! Пойми! – он хватает ее за руки, но сестра вырывается. – Пойми ты! Дело не в деньгах! Дело в том, что это никому, слышишь, никому уже не надо! Война поменяла все!
– Это не война, – говорит Пелагея севшим голосом. – Это ты! Ты все поменял! Все! Оставь меня…
Она идет к дверям ссутулившись, словно старуха.
– Пелагея! – зовет Терещенко. – Послушай, если ты хочешь…
Хлопает дверь.
– Вот черт! – шепчет Михаил, ломая спички. Он закуривает в конце концов, но тут же давит сигарету о подоконник, оставляя черный след, словно жирную запятую на белой краске. – Черт! Черт! Ну что же это за напасть такая…
Февраль 1915 года. Петроград. Государственная Дума
Терещенко на трибуне, зал внимательно слушает.
– Еще раз вернусь к основным тезисам доклада. Наша задача сегодня – комплексное перевооружение армии в соответствие с требованиями времени. Войну не выиграть без современной артиллерии, без бронированных машин, без авиации, которая из экзотической игрушки становится ударной силой. Если мы не поймем это сейчас, то уже завтра нас заставят это понять наши противники, с успехом осваивающие новые типы вооружений. Наша задача— поставить на службу отечеству последние достижения военной науки. Вот тогда мы начнем побеждать не числом, а умением! У меня все, господа…
Члены Думы аплодируют, но, надо сказать, вяловато.
В коридоре к Михаилу подходит Гучков. Рядом с ним невысокий человек со смешной прической, мышиного цвета волосы стрижены «ежиком», который так и хочется потрогать.
– Михаил Иванович! – говорит Гучков, пожимая Терещенко руку. – Знакомьтесь, Александр Федорович Керенский, наш коллега, фракция трудовиков.
Керенский жмет руку Терещенко специальным рукопожатием, на лице бывшего эсера вежливая улыбка. Близко посаженные серые глаза смотрят благожелательно, но холодно. Манерами Керенский похож не на политика, а на актера, правда, хорошего, исполняющего роль политика.
– Прекрасная речь, Михаил Иванович! Просто превосходная!
– Благодарю вас, Александр Федорович!
– Я слышал, вы часто бываете на фронте?
– Да, я возглавляю миссию Красного Креста.
– Похвальная самоотверженность! – кивает Керенский. – Но меня больше интересует ваше мнение как члена военно-промышленного комитета… Кстати, Михаил Иванович! Почему вы до сих пор не вошли ни в одну из партий? Я уверен, что любая фракция приняла бы вас с большим удовольствием!
– Мне кажется, – говорит Терещенко, – что это излишне. Служить Отечеству, не будучи зависимым от партийных решений, куда удобнее, да и правильнее…