Михаил увлечен действием, он не отрывает взгляда от мелькающих женских ног, красивых рук, изогнутых талий, обнаженных спин – танец и женская красота пленяют его. Он смотрит на сцену не как поклонник балетного мастерства, а как охотник, учуявший дичь, как хищник, углядевший добычу.
И его настроение не ускользает от Маргарит.
Некоторое время она старается сделать вид, что ничего не замечает, но все-таки не выдерживает.
– Мишель, давай уйдем, если ты не против…
Он едва косится в ее сторону.
– С чего это вдруг? Тебе не нравится спектакль?
– Не нравится, – говорит она, упрямо наклонив голову. – Да, мне он не нравится.
– Лучший театр, лучшая труппа, один из самых знаменитых спектаклей Мариинки… Ты это всерьез?
– Давай уйдем, Мишель, – повторяет Марг сдавленным шепотом, стараясь не глядеть ни на него, ни на сцену. – Мне плохо.
– Да что с тобой…
Марг порывисто встает и выходит из ложи.
Терещенко с сожалением смотрит на сцену, но тоже встает и выходит следом.
В коридоре нет посторонних, музыка здесь звучит гораздо тише, полумрак.
Марг стоит, опираясь спиной на стену, дыхание у нее тяжелое, словно она собирается заплакать.
– В чем дело? – спрашивает Терещенко и в голосе его сквозит раздражение.
– Ни в чем. Я хочу домой.
– Послушай, что за капризы?
– Это не капризы.
Она поднимает на него взгляд.
– Я не могу видеть, как ты на них смотришь. Ты их ебёшь взглядом. Каждую из них.
Она так и говорит – ебёшь – на грубом французском арго.
– Ты думаешь, мне приятно, что мой муж ведет себя как жеребец?
Терещенко невольно улыбается.
– Да ты с ума сошла, Марг! Это же театр! Я никак себя не веду, тебе кажется! Как я могу смотреть на балерин на сцене? С отвращением?
– Перестань мне лгать! – она бы крикнула на него, но не хочет привлекать внимания. – Скольких из них ты уже ебал? Кто из них кувыркался с тобой в постели!
– Марг!
Она пытается дать ему пощечину, но Терещенко легко перехватывает ее удар.
Улыбка сползает с его лица.
– Я не люблю, когда со мной так разговаривают, Марг. Я не твоя собственность, чтобы выслушивать женские бредни. И не смей поднимать на меня руки, слышишь!
– Мне больно! – шепчет она, пытаясь освободить кисть. – Отпусти!
– Ненавижу истерики! Ненавижу истеричек! Что ты себе вообразила, Марг? Что взбрело тебе в голову?
Маргарит пытается вырваться, но Мишель прижимает ее к стенке.
– По какому праву ты позоришь меня? – спрашивает он свистящим шепотом. – Кто тебя надоумил устраивать мне сцены ревности?
Марг всхлипывает.
– Я беременна, – едва слышно произносит она и начинает плакать. – Мишель, я беременна…
Терещенко отпускает ее, делает шаг назад.
Марг плачет, некрасиво кривя рот, проглатывая рыдания.
– Ты… – говорит Терещенко. – Ты…
Он обнимает Марг, и она утыкается лицом ему в плечо.
– Милая, – шепчет Терещенко с неподдельной нежностью. – Ты прости меня… Я же не знал… Как давно?
Марг не поднимает головы от его плеча, но показывает Михаилу один палец.
– Ты уверена?
Она кивает.
– Месяц задержки и ты уверена? – спрашивает Михаил.
– Это не первая беременность, Мишель. Меня так тошнит, что нет никаких сомнений.
– Конечно, уверена, если говоришь. Прости меня. Я идиот.
Они стоят в коридоре за дверью ложи, обнявшись, Терещенко гладит Марг по вздрагивающей спине.
Музыка нарастает, становится громче – оркестр дает финальные аккорды. Гремят литавры, рвут воздух струнные.
– Не плачь, – шепчет он, целуя Маргарит в шею. – Я так счастлив, любимая. Я так счастлив…
На лице его растерянность и счастье. Именно так – растерянность и счастье.
Май 1916 года. Цюрих. Швейцария. Ресторан «У озера»
– Почему ты говоришь со мной? – спрашивает Ульянов. – Почему не с Троцким? Вы так трогательно поддерживали друг друга в редакции «Искры»…
В его голосе нескрываемая неприязнь. Он и не пытается маскироваться, глядит на собеседника с брезгливым презрением.
– Троцкий далеко, – говорит Гельфанд, намазывая на кусочек теплого хлеба нежнейшее сливочное масло с зеленью. – Пока он в Америке, нам от него мало толку. Левушка занимается своими проблемами – у него семья, его родственник – крупный американский банкир со своими интересами в России. Левушка пока бесполезен. Хотя я не исключаю, что в самое ближайшее время, Володя, он понадобится. Причем в большей степени тебе, чем мне.
– Ты, как всегда, хочешь остаться в стороне, Изя? Загрести жар моими руками?
– Когда это я загребал жар твоими руками, Володя? – обижается Гельфанд. – Я помогаю тебе с деньгами, да… Я делаю одну работу, ты другую…