– Благодарю вас, Михаил Иванович, – с достоинством произносит доктор, пряча конверт во внутренний карман пиджака.
– Это я вас благодарю, Арон Давидович.
Водка льется в запотевшие рюмки.
– Вы не возражаете?
– Я совершенно далек от религии, Михаил Иванович. Ну, с Новым годом вас. Пусть ваша дочь проживет долгую и счастливую жизнь и увидит 2017-й.
– Дай ей Бог… – говорит Терещенко. На его глазах слезы, и он не особенно это скрывает. – С Новым годом вас, доктор… Пусть этот год принесет нам мир, благоденствие и спокойствие!
– Обязательно принесет, – говорит доктор и выпивает. – Это будет хороший год.
31 марта 1956 года. Монте-Карло. Прибрежное кафе
– Роскошный подарок! Подарить жене королевский алмаз! – говорит Никифоров. – Вы широкий человек, Михаил Иванович… А я-то думал, что вы в 15-м закрыли «Сирин» потому, что у вас не было денег содержать столь расходное предприятие.
– Ерунда, – резко отвечает Терещенко. – Деньги были и тогда, и в 17-м, но я перестал болеть издательским делом, нашлись вещи куда важнее и интереснее…
– Можно полюбопытствовать, какие?…
– Можно! Политика. Политика захватила меня целиком и полностью. И, хоть это сейчас звучит смешно, оппозиционная деятельность!
– Действительно, звучит несколько странно…
– Не думаю. Смешно – согласен, но не странно. Тогдашний министр юстиции господин Щегловитов с вами бы не согласился. Он несколько раз порывался арестовать меня за участие в заговорах…
– А вы действительно участвовали?
– Конечно. Мы с Гучковым создавали планы отстранения Николая Александровича от власти, заручившись поддержкой генерала Алексеева! Вы слышали о нем?
Никифоров делает неопределенный жест рукой.
– Я не историк. Я – журналист.
– Понимаю. Был такой деятель… Сначала на нашей стороне, а потом все, о чем мы только помышляли, передал государю. В нашем заговоре принимал участие Великий князь Михаил, так что скандал вышел грандиозный!
– И вас не арестовали? Не сослали в Сибирь? Не расстреляли? – удивляется Никифоров. – Странный какой-то у вас был заговор!
– Если бы император умел расстреливать с такой легкостью, как ваш Ленин, возможно, ничего бы с ним не случилось. И сегодня в России правили не бонзы от вашей партии, а кто-то из его наследников.
Никифоров качает головой.
– Вы строили против него заговоры, а теперь жалеете о самодержавии?
– Да, – отвечает Терещенко зло. – Жалею. Конституционная монархия – вот что было нужно России. Просвещенная конституционная монархия, а не диктатура, которую вы по недоразумению назвали пролетарской. У самодержавия были правила, у вас никаких правил не было – только революционная целесообразность. Вы не стеснялись убивать безо всяких рефлексий…
– Однако вы живы! – примиряюще произносит Никифоров.
– Значит, убить меня на тот момент было нецелесообразно, – парирует Михаил Иванович. – Или не получилось…
– А пытались?
Терещенко, не удержавшись, фыркает.
– Не один раз…
– Простите, Михаил Иванович, я ни в коей мере не сомневаюсь в ваших словах, – начинает Никифоров вежливо, – но мне трудно представить ситуацию, в которой… в которой…
– В которой бы меня в конце концов не достали бы?
Сергей улыбается, но улыбка кривая – он не знает, как вести разговор дальше.
– Ну, что-то вроде того…
– Если честно, – говорит Терещенко, – я и сам не знаю. Я ведь не умею бегать от смерти, месье Никифоров. Все эти шпионские игры, террористы, ледорубы… Меня должны были убить еще в семнадцатом. У Ленина на мой счет были свои планы…
– Однако приказ о вашем освобождении из Петропавловской крепости подписан его именем.
– Это не его милость и не моя заслуга.
– А чья?
– Моей жены и моей матери.
– При чем тут они?
Терещенко улыбается. Это странная улыбка – горькая и одновременно мечтательная.
– О, это совершенно уникальная история, мы обязательно до этого дойдем… Еще бутылку?
– Не откажусь.
Официант спешит к ним, повинуясь жесту Михаила Ивановича.
– В то утро, когда ко мне приехал Гучков, – говорит Терещенко, доставая из портсигара очередную сигарету, – мы еще не понимали, что Рубикон перейден…
25 февраля 1917 года. Петроград. Невский проспект
Огромная толпа, заполняющая проспект от края до края, катится по Невскому проспекту. Над толпой транспаранты «Долой царя!», «Хлеба, мира, свободы!», «Да здравствует республика!», «Долой правительство!». Навстречу им выдвигается несколько рот солдат и казачья полусотня. Солдаты выстраиваются в боевой порядок и изготавливаются к стрельбе. Толпа продолжает надвигаться – в ней рабочие, студенты, женщины, много молодых людей, есть и старики.