– Нет, Ваше Величество, казаки все на стороне нового строя, – заявляет Шульгин. – Так что ваше решение, каким бы оно ни было, будет поддержано. Важно только, чтобы в акте Вашего Величества было указано, что преемник ваш обязан дать присягу конституции.
– Я подпишу этот акт отречения только от своего имени и от имени сына, – говорит Николай неожиданно твердо. – Мой преемник – Великий Князь Михаил Александрович. Подготовьте изменения в Манифесте. Я слагаю с себя не только полномочия, данные мне Богом, но и ответственность за эту страну, что Он на меня возложил… И если вы готовы, господа, взять этот груз на себя, пусть Господь вам поможет!
2 марта 1917 года. Станция Дно. Ночь
Из штабного вагона царского поезда выходят Гучков и Шульгин в сопровождении нескольких человек императорской свиты.
При виде их толпа начинает шевелиться и гудеть. Темная людская масса напирает на часовых.
– Назад! А ну, стой! – кричат часовые.
Гучков выходит вперед и снимает шапку. Ветер швыряет ему в лицо мелкий снег.
– Русские люди, – кричит он во все горло, срывая голос на морозе. – Обнажите головы, перекреститесь, помолитесь Богу… Государь император ради спасения России снял с себя свое царское служение. Россия вступает на новый путь!
– Ура! – кричит толпа. – Ура!
Масса разных лиц. По головным уборам – треухам, картузам, папахам, бескозыркам, по женским платкам и меховым шляпкам можно определить сословную принадлежность. Кто-то радуется, кто-то плачет, кто-то зло кривит рот.
К Шульгину подходит один из офицеров свиты. Высокий, красивый, в идеально подогнанной по фигуре шинели.
– Послушайте, Шульгин, – цедит он холодно. – Что там будет когда-нибудь, кто знает… Но этого вашего замызганного пиджачка на последней аудиенции императора мы вам никогда не простим…
Шульгин смотрит на офицера, как на пустое место.
– Вы плохо представляете себе, что творится в Петрограде, полковник. Мой пиджачок… Я не мылся четыре дня и, как сами понимаете, почти не спал. Если мы не успеем погасить пожар, то это будет смертный приговор и Императору, и вам, и наследнику, и даже собачкам фрейлин… Пиджачок вам мой не понравился… Вызвать бы вас для сатисфакции, да времени нет. Уйдите с дороги, мы спешим…
4 марта 1917 года. Петроград. Мариинский дворец. Зал заседаний Временного правительства
Идет заседание Временного Правительства.
Председательствующий князь Львов говорит:
– Ни для кого не секрет, господа, что финансы государства находятся в плачевном состоянии. Большинство предприятий стоит, некоторые разорены во время революционных событий, и наша задача – запустить их в самые короткие сроки…
За длинным столом сидят члены временного правительства. Лица у всех серьезные, усталые, со следами недосыпания.
– Предстоит возобновить регулярный подвоз зерна, сырых материалов для заводов… Люди нам верят, готовы сотрудничать, и генерал Корнилов на посту революционного коменданта Петрограда наведет порядок в столице в считаные дни. Но нам нужны деньги – и на реформы, и на войну. Деньги, которых сейчас у державы нет. Господин Терещенко предлагает организовать внутренний заем через продажу облигаций с высокой доходностью и привлечь к покупке этих бумаг зарубежных финансистов… Впрочем, он сам расскажет о своем плане… Михаил Иванович, прошу вас!
– Господа, – Терещенко встает. – В моем предложении нет ничего, что не было бы опробовано до того. В условиях дефицита средств на ведение войны во Франции были выпущены подобного рода облигации. Мой друг – барон Ротшильд – дал личную гарантию под государственный заем для целей обороны страны, и я собираюсь последовать его примеру. Франция получила дополнительные средства, которые потратила с толком. Полагаю, что и нам удастся привлечь несколько десятков миллионов золотых рублей и не только выполнить свои обязательства перед Тройственным союзом, но и организовать и провести в стране столь необходимые реформы…
Март 1917 года. Париж. Вандомская площадь, отель «Ритц»
Ресторан.
За столом сидит Терещенко, напротив него приятной внешности невысокий человек с зачесанными назад редковатыми волосами, усатый и улыбчивый. Лицо его отличает доброжелательное выражение, но взгляд при этом очень тверд и цепок. Это – Луи Ротшильд.
Обед уже закончен. На столе тарелки с остатками трапезы, бокалы с вином.
– Ты собираешься посетить Ривьеру? – спрашивает Ротшильд.
– Увы. У меня просто нет на это времени…
Луи улыбается.
– Хорошо, что ты не сказал вальяжно – «государственные дела»… Как положено новоявленному министру финансов России.