Рыков сообщил, что на очной ставке со Шмидтом он задал последнему вопрос: почему Шмидт не говорил ему о вредительстве на Дальнем Востоке, в котором тот, по его собственным словам, принимал активное участие. «Это… можно объяснить только тем,— прибавил Рыков,— что Томский дал ему директиву, что об этих вещах разговаривать со мной нельзя» [518].
Чтобы доказать свою исчерпывающую искренность, Рыков рассказал о двух фактах, которые могли быть расценены как проявления оппозиционности. Первый сводился к тому, что в 1932 году, когда Рыков находился на даче Томского, туда пришёл рабочий и принес распространявшуюся на его фабрике листовку рютинской группы. «Как только я услышал [её],— заявил Рыков,— я самыми отвратительными словами выругал эту рютинскую программу» [519].
Далее Рыков вновь рассказал уже обнародованную на предыдущем пленуме историю, связанную с приглашением Зиновьевым Томского к себе на дачу. Рыков, по его словам, отговаривал Томского от этой поездки, уверяя его, что «они (зиновьевцы.— В. Р.) задумали… предложение альянса или какого-то блока для… борьбы против Центрального Комитета». После этой беседы, как утверждал Рыков, он лишь однажды посетил Томского, причём на всём протяжении этой встречи они находились вместе с жёнами и «не было ни одной минуты, когда мы с Томским оставались бы с глазу на глаз».
Говоря о своём отношении к Бухарину, Рыков сказал, что пережил за последнее время целый ряд колебаний по поводу виновности Бухарина в приписываемых ему преступлениях. «Когда я прочитал всю эту груду материалов, я уже набросал черновик записки Ежову о том, что такого дыму без огня не бывает… У меня колебания были, особенно когда я прочитал последнее слово Радека, который перед всей страной, перед всем миром с большой экспрессией сделал такие обвинения».
Однако, продолжал Рыков, восстановив в памяти все известные ему факты о критических моментах в жизни Бухарина, он отказался от мысли о преступных намерениях последнего. В этой связи Рыков рассказал, как в начале 30-х годов однажды застал Бухарина «в состоянии полуистерическом» из-за того, что Сталин заявил ему: «Ты хочешь меня убить». В тот же день Рыков спросил Сталина, действительно ли тот считает, что Бухарин может его убить. Это свидетельство Рыкова Сталин тут же поспешил обратить в шутку: «Нет, я смеялся, и сказал, что ежели в самом деле нож когда-либо возьмешь, чтобы убить, так будь осторожен, не порежься».
Вслед за этим Рыков привёл ещё один факт, свидетельствующий, по его мнению, в пользу Бухарина. Он сообщил, что Бухарин говорил ему о прекращении всяких отношений со своими учениками и одобрении «всяческих репрессий над членами этой школы». Хотя Сталин тут же прервал Рыкова зловещей репликой: «Он не сказал правды и здесь, Бухарин», Рыков тем не менее заявил: «Что он [Бухарин] не соучаствовал с ними во всех их преступных делах и… разорвал с ними — в этом я убеждён в величайшей степени» [520].
Подобно Бухарину, Рыков основное внимание уделил доказательству лживости показаний, полученных против него самого. Так, в показаниях Угланова говорилось, что Рыков на похоронах их общего соратника по правой оппозиции Угарова в 1932 году заслушивал отчёты и давал директивы о «заговорщической деятельности». По этому поводу Рыков сказал, что во время похорон Угарова он находился в Крыму и в доказательство этого показал открытку своей дочери, посланную ему в день похорон.
Понимая, что никакие его слова не вызовут доверия пленума, Рыков предложил расследовать приведённые им факты «может быть, через прислуг» и даже путём допроса его жены и дочери. Под смех зала он заявил: «Дочь обманывать не будет» [521].
На протяжении следующих трёх дней проходили прения по первому пункту повестки дня. Поскольку в распоряжении ораторов не было никаких новых фактов, они муссировали и «истолковывали» факты, уже известные участникам пленума. При этом речи выступавших отличались лишь некоторыми оттенками и нюансами. Так, Ворошилов нашёл положительные слова для характеристики Бухарина, но лишь для того, чтобы подчеркнуть «терпимость» к нему со стороны Сталина. Бухарин, говорил он, «представляет собой человека, который совмещает отличные и очень положительные стороны человека. Эти стороны мы отрицать не можем. Он очень способный человек, начитанный и может быть очень полезным членом партии, очень полезным был членом ЦК в своё время, был не бесполезным членом Политбюро… И Ленин когда-то прощал ему за эти его качества подлые поступки в отношении Ленина и нашей партии… И т. Сталин с ним возится после смерти Ленина полтора десятка лет, прощает ему самые мерзкие вещи».