Наибольшая опасность усматривалась в членах бывших социалистических партий и в «замаскированных троцкистах», которые захотят воспользоваться «свободой выборов». Хрущёв заявил, что в преддверии предстоящих выборов происходит «оживление некоторых враждебных групп и в городе и в селе» и что в Рязани уже выявлена «эсеровская группировка», руководитель которой вербовал сторонников и указывал им, «какими путями нужно добиваться того, чтобы протаскивать своих людей в райсовет, сельсовет, колхозы с тем, чтобы оттуда вредить и вести антисоветскую контрреволюционную работу» [572].
Стецкий утверждал, что «враждебным организациям» будет трудно выступать со своими кандидатами на выборах в Верховный Совет, но при выборе низовых Советов, особенно сельских, «избирательная борьба будет чрезвычайно серьёзная». Сталин тут же поддержал эту мысль, заявив, что «ряд сельсоветов может попасть в их (врагов.— В. Р.) руки». Ободрённый поддержкой вождя, Стецкий подчеркнул, что при выборах в низовые Советы «борьба пойдёт часто по самым насущным экономическим нуждам, по бытовым вопросам, демагогия будет разводиться враждебными элементами большая» [573].
В докладе Жданова указывалось, что в ходе выборной кампании может выплеснуться недовольство масс «известным нажимом», без которого не обходится «немало трудных кампаний». Утверждая, что такой нажим «входит в понятие диктатуры рабочего класса», Жданов заявлял: «Мы не отказываемся от этого нажима, и впредь было бы смешно от этого отказываться. Будет, очевидно, демагогия насчет раздувания всякого рода недостатков наших работников по этой линии. Партийные организации должны уметь взять под защиту этих людей (т. е. «нажимщиков».— В. Р.)», против которых может быть развёрнута агитация «со стороны враждебных элементов» [574].
При обсуждении второго аспекта «перестройки» — демократизации деятельности партийных и иных организаций — на пленуме была раскрыта удручающая картина полного подавления демократических начал на всех уровнях политической и общественной жизни. Временами могло показаться, что возвращается партийная дискуссия 1923 года, а ораторы повторяют аргументы тогдашней оппозиции.
Жданов говорил, что большинство партийных комитетов — начиная с первичных организаций и кончая обкомами и ЦК союзных республик — не переизбирались после XVII съезда, т. е. на протяжении трёх лет — в нарушение партийного Устава, требующего производить такие перевыборы раз в год-полтора [575]. Вслед за ним Постышев сообщил, что после XVII съезда на Украине не созывались районные, городские и областные партконференции, «и, к сожалению, голосов, которые требовали бы созыва таких конференций, не было… Ждали распоряжения сверху». На последовавший за этими словами вопрос Сталина: «А Устав?» Постышев сокрушенно ответил: «Устав забыли, товарищ Сталин» [576].
Другим вопиющим нарушением партийной демократии выступавшие называли широко распространённую практику кооптации в руководящие партийные органы. Приводились примеры, когда кооптировалось до 40—45 % состава обкомов, причём зачастую такая кооптация проводилась не на пленумах, а опросом. Аналогичная практика существовала в советских и профсоюзных органах: президиумы некоторых горсоветов состояли целиком из кооптированных членов; в центральных комитетах многих профсоюзов «от выборных членов остались рожки да ножки».
Наряду с выборностью, исчезла и предусмотренная Уставом партии отчётность выборных работников перед избравшими их организациями. Как отмечал Постышев, роль пленумов партийных комитетов как коллективов, перед которыми ответственны аппаратчики, фактически сошла на нет; пленарные заседания обкомов сводятся к заслушиванию инструктивных докладов секретарей обкома, «которые нередко читают нотации членам обкома. Нет такого положения, чтобы член бюро обкома чувствовал себя подотчётным перед пленумом обкома» [577].
Как явствовало из доклада и прений, фактически разрушенными оказались и все остальные элементы партийной демократии. Во многих районах пленумы райкомов не созывались по 7—10 лет. Если же они и происходили, то выборы аппаратчиков превращались на них в фактическое назначенство: секретари заранее подбирались вышестоящими комитетами, утверждались Центральным Комитетом и затем рекомендовались пленуму, имея «две санкции: санкцию обкома и санкцию Центрального Комитета». На партийных конференциях кандидатуры для выборов в парткомы обсуждались в закрытом порядке узким кругом аппаратчиков, а затем предлагались для голосования списком, чтобы «избавиться от докучливой критики партийных масс по отношению к той или иной кандидатуре» [578].