Поначалу объяснение хозяйственных провалов деятельностью вредителей вызывало даже своего рода удовлетворение у многих людей, особенно искренних сталинистов, поверивших, что наконец-то найдена причина смущавших их бедствий в стране «победившего социализма». Так, М. А. Сванидзе (жена А. С. Сванидзе, брата первой жены Сталина), допущенная в круг ближайшего окружения «вождя», с благоговением относившаяся к нему и, разумеется, не ощущавшая в своём повседневном быту тягот, выпадавших на долю миллионов простых людей, тем не менее в конце 1936 года записывала в своём дневнике: «Кругом я вижу вредительство и хочется кричать об этом… я вижу вредительство в том, что дворец Советов строится на такой площади, что это влечёт за собою уничтожение может быть 100 хорошо построенных и почти новых домов… Это при нашем жилищном кризисе ломать прекрасные дома и выселять десятки тысяч людей неизвестно куда… А толпа, которая производит впечатление оборванцев,— где работа лёгкой промышленности?.. почему цены взлетели на 100 %, почему ничего нельзя достать в магазинах, где хлопок, лён и шерсть, за перевыполнение плана которых раздавали ордена? Что думают работники Легпрома, если они не вредители, будут ли их долго гладить по головке за то, что они в течение 19 лет не смогли прилично одеть народ, чтобы весь мир не говорил о нашей нищете, которой нет — мы же богаты и сырьем и деньгами и талантами. Так в чём же дело, где продукция, где перевыполнение плана? А постройка особняков и вилл, а бешеные деньги, брошенные на содержание роскошных домов отдыха и санаториев, никому не нужная расточительность государственных средств…» [653]
Во время первых арестов «вредителей»-коммунистов по-видимому, ожидалось, что они отделаются сравнительно лёгким наказанием — подобно беспартийным специалистам начала 30-х годов, которым после суда были созданы благоприятные условия для жизни и работы.
Д. Скотт рассказывал, что в 1932 году ГПУ направило в Магнитогорск 20—30 инженеров, осуждённых по делу «Промпартии». По прибытии в Магнитогорск с семьями им были предоставлены четырёхкомнатные коттеджи и автомобили. Они работали по контрактам, согласно которым им выплачивали 3000 рублей в месяц (в десять раз больше зарплаты среднего рабочего). Хотя они находились под надзором ОГПУ, им разрешалось по праздникам уезжать на охоту в уральские леса, расположенные в десятках километров от города. «Их назначали на чрезвычайно ответственные должности и призывали хорошо работать, чтобы доказать, что они действительно намерены стать добропорядочными советскими гражданами». Один из бывших «вредителей» работал главным электриком комбината, другой — главным инженером химического завода. Несколько из них были награждены орденами за трудовые достижения. По мнению Скотта, эти люди «оказали бы чистосердечную поддержку скорее Сталину, нежели Троцкому, так как нисколько не симпатизируют идеям мировой революции и построения бесклассового общества» [654].
Трудно было предвидеть, что участь хозяйственных руководителей-коммунистов окажется несравненно страшнее участи беспартийных специалистов, арестованных в начале 30-х годов. Правда, с осени 1936 года в среде «красных директоров» возникла тревога по поводу того, что их стали превращать в козлов отпущения за многочисленные недостатки бюрократического планирования и хозяйствования. На февральско-мартовском пленуме Молотов зачитал письмо, полученное Орджоникидзе от директора Днепропетровского металлургического завода Бирмана. «Положение, создающееся особенно в последнее время здесь, в Днепропетровске,— писал Бирман,— вынуждает меня обратиться к Вам, как к старшему товарищу, как к члену Политбюро, за указаниями и за содействием. Мне кажется, что директиву высших партийных инстанций о всемерном развёртывании критики и самокритики… поняли так, что надо во что бы то ни стало обливать грязью друг друга, но в первую очередь определённую категорию руководящих работников. Этой определённой категорией руководящих работников и являются в первую очередь хозяйственники, директора крупных заводов, которые, как по мановению таинственной волшебной палочки, сделались центральной мишенью этой части самокритики» [655].
По мере того, как подобная «самокритика» завершалась всё более частыми арестами директоров, инженеров и мастеров, на предприятиях возрастало недоверчивое и враждебное отношение рабочих к руководителям, расшатывалась трудовая дисциплина. Как рассказывал на февральско-мартовском пленуме Микоян, «теперь, когда вскрылось вредительство, рабочие смотрят с опаской на руководство: „А это указание правильное или неправильное? А может быть, вредительское?“» [656]
655
Молотов В. М. Уроки вредительства, диверсии и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов. С. 41—42.