Особое бесстыдство сталинских инквизиторов Троцкий усматривал в том, что на процессе «антисоветского троцкистского центра» обвиняемые по настойчивому требованию прокурора показывали, будто они стремились вызвать как можно большее количество человеческих жертв. После процесса было объявлено о ещё более жутких преступлениях «троцкистов». Печать сообщила, что в Новосибирске расстреляны три «троцкиста» за злонамеренный поджог школы, в которой сгорело много детей. Напоминая, что недавно аналогичное несчастье, потрясшее весь мир, произошло со школой в Техасе, Троцкий предлагал на минуту представить, что после этого несчастья «правительство Соединенных Штатов открывает в стране ожесточённую кампанию против Коминтерна, обвиняя его в злонамеренном истреблении детей,— и мы получим приблизительное представление о нынешней политике Сталина. Подобные наветы, мыслимые только в отравленной атмосфере тоталитарной диктатуры, сами в себе заключают своё опровержение» [664].
XXXII
Обвиняется НКВД
Вслед за обсуждением вопроса о вредительстве пленум перешёл к рассмотрению вражеской деятельности в самом Наркомвнуделе. Этот вопрос обсуждался на закрытом заседании, в отсутствие лиц, приглашённых на пленум. Материалы этого обсуждения не были включены в секретный стенографический отчёт о работе пленума.
Выступивший с докладом Ежов начал его в относительно спокойных тонах. Он заявил о сужении «изо дня в день вражеского фронта» после ликвидации кулачества, в связи с чем отпала необходимость в массовых арестах и высылках, которые производились в годы коллективизации [665].
Далее тональность доклада приобретала всё более жёсткий характер. Ежов потребовал ликвидировать специальные тюрьмы для политических заключённых (политизоляторы), в которых, по его словам, царило «подобострастное и внимательное отношение к заключённым», «доходящее до курьёзов». Такими «курьёзами» Ежов объявил устройство в политизоляторах спортивных площадок и разрешение иметь в камерах полки для книг. Признаками недопустимо либерального содержания осуждённых Ежов назвал также предоставление им возможности общаться между собой, отбывать наказание вместе с жёнами и т. д. С особой злобой он цитировал справку об обследовании Суздальского изолятора, в которой говорилось: «Камеры большие и светлые, с цветами на окнах. Есть семейные комнаты… ежедневные прогулки заключённых мужчин и женщин по 3 часа. (Смех. Берия: Дом отдыха.)» Когда Ежов упомянул об указании бывшего руководства НКВД выдавать в лагерях политзаключённым усиленный паёк, в зале раздались возгласы: «Это им за особые заслуги перед Советской властью?», «Им нужно было бы давать половину пайка» [666].
Ещё одним проявлением либерализма прежнего руководства НКВД Ежов назвал практику смягчения наказаний: например, из 87 осуждённых в 1933 году по делу группы И. Н. Смирнова девять через некоторое время были выпущены на свободу, а шестнадцати тюремное заключение было заменено ссылкой [667].
Сообщив, что с момента своего прихода в НКВД он арестовал 238 работников наркомата, ранее принадлежавших к оппозиции, Ежов добавил: «Чтобы вас эта цифра не пугала, я должен здесь сказать, что мы подходили к бывшим оппозиционерам, работавшим у нас, с особой, гораздо более строгой меркой. Одного факта было достаточно — того, что он скрыл от партии и от органов НКВД свою бывшую принадлежность к троцкистам, чтобы его арестовали» [668].
Другим контингентом арестованных чекистов были, по словам Ежова, «агенты польского штаба». В этой связи он привёл указание Сталина, который «после кировских событий поставил вопрос: почему вы держите поляка на такой работе» [669]. То была одна из первых сталинских директив изгонять с определённых участков работы людей только за их национальность.
Главным виновником «торможения дел» в НКВД Ежов объявил Молчанова, арестованного за несколько дней до пленума. Он обвинил его в том, что он информировал троцкистов об имеющихся на них материалах.
В прениях по докладу выступили Ягода и пять ответственных работников НКВД, находившихся в составе высших партийных органов. Все они признавали «позорный провал работы органов государственной безопасности» и обещали «смыть позорное пятно, которое лежит на органах НКВД» [670], т. е. «запоздание» с раскрытием «троцкистских заговоров». Чувствуя нависшую над собой угрозу, каждый из них подробно рассказывал о своих заслугах в выявлении «контрреволюционных групп» и пытался спихнуть вину на своих коллег, в результате чего в зале нередко возникала нервная перебранка.