Необходимость революционной перестройки ПОУМ диктовалась тем, что центральное правительство, куда входили правые социалисты, либералы и коммунисты, всё более отнимало у народа его революционные завоевания. Уже в начале 1937 года местные комитеты были распущены, а рабочие патрули и отряды рабочего ополчения — расформированы, будучи заменены «единой армией» с привилегированной офицерской кастой. «Вполне можно было реорганизовать ополчение и повысить его боеспособность, оставив отряды под прямым контролем профсоюзов,— писал по этому поводу Оруэлл.— Главная цель этой меры была иной — лишить анархистов собственных вооружённых сил. К тому же, демократический дух, свойственный рабочему ополчению, порождал революционные идеи. Коммунисты великолепно отдавали себе в этом отчёт и поэтому не прекращали борьбы с принципом равного жалованья всем бойцам, независимо от звания, проповедуемым ПОУМом и анархистами. Происходило всеобщее „обуржуазивание“, умышленное уничтожение духа всеобщего равенства, царившего в первые месяцы революции. Всё происходило так быстро, что люди, приезжавшие в Испанию после нескольких месяцев отсутствия, заявляли, что они не узнают страны. То, что беглому, поверхностному взгляду представлялось рабочим государством, превращалось на глазах в обыкновенную буржуазную республику с нормальным делением на богатых и бедных» [851]. Выражением этого поворота Оруэлл считал официальное заявление «социалистического» министра Негрина: «Мы уважаем частную собственность» и возвращение на территорию, занятую республиканцами, депутатов кортесов (испанского парламента до 1936 года), которые бежали в начале войны из Испании, опасаясь преследований за свои профашистские взгляды.
Этим изменениям сопутствовало лишение профсоюзов реальной власти и «неуклонное движение от рабочего контроля к централизованному, к государственному капитализму, а, быть может, и к реставрации частного капитализма» [852]. По мере того, как у рабочего класса отбиралась власть, а всё больше революционеров оказывалось в тюрьмах, становилось всё яснее, что «в действительности коммунисты… делали всё, чтобы революция никогда не произошла». Констатируя этот факт, Оруэлл прибавлял: «Прошу обратить внимание, что я не выступаю здесь против рядовых коммунистов и уж конечно, меньше всего против тех тысяч из их числа, которые пали геройской смертью в боях под Мадридом. Не эти люди определяли политику партии. В то же время невозможно поверить, что те, кто занимал руководящие посты, не ведали, что творили» [853].
Анализируя трагические изменения в характере испанской революции, Троцкий писал, что наращивание сталинистами насилий над левым крылом рабочего класса вызвано стремлением предотвратить революционную перестройку руководства рабочих организаций. Эти насилия, осуществляемые якобы «во имя „дисциплины“ и „единства армии“, представляют „не что иное, как школу бонапартизма“». Троцкий предупреждал лидеров ПОУМа, что «самые грозные испытания предстоят впереди» [854].
Эти испытания, к которым ПОУМ и другие революционные силы Испании оказались не готовыми, наступили в мае 1937 года, когда сталинисты спровоцировали т. н. «барселонский мятеж», позволивший окончательно превратить Испанию в арену кровавого террора против революционеров — противников сталинизма.
XLIII
Барселонский мятеж
Героическая оборона Мадрида и победа республиканцев под Гвадалахарой высоко подняли престиж СССР и Испанской компартии. Воспользовавшись этим, Сталин открыл новую фазу вмешательства в испанскую войну и распространения своей власти на всю территорию, занятую республиканцами.
Главным препятствием для превращения Испании в послушного вассала Кремля оставалась Каталония. Выразительное описание атмосферы в этой героической провинции содержится в повести Э. Синклера «No pasaran!» («Они не пройдут»), где рассказывается о приезде в Барселону американских добровольцев. «Больше всего американцев поразил полный порядок в этом большом городе. Война его не коснулась — только революция, и та закончилась в сорок часов. Барселона — промышленный центр, и рабочих там много. Это они — рабочие и их жёны — бросились в атаку на пулеметы с кривыми ножами и досками, утыканными гвоздями. Теперь город принадлежал им, они управляли городом; они сбросили цепи и завоевали мир… Эти рабочие, которые сейчас смеялись, пели и стучали кулаками по столу, были те самые люди, которые создавали историю три месяца тому назад, когда радио, телефон и завывание пароходных сирен распространили весть о том, что войска выступили из казарм. Рабочие вышли на улицу, они знали, что такое фашизм и какой заговор готовится против них. Это они смели фашистские баррикады и захватили арсенал и казармы; вдоль по всему широкому бульвару Лас Рамблес шли ожесточённые бои, шестнадцать тысяч рабочих было убито…