Конечно, репрессии предшествующих лет не обошли и армию. В начале 30-х годов было уволено несколько тысяч бывших царских офицеров, часть которых была арестована и осуждена по фальсифицированным обвинениям в заговорщической деятельности.
На февральско-мартовском пленуме Ворошилов заявлял: «Мы без шума, это и не нужно было, выбросили большое количество негодного элемента, в том числе и троцкистско-зиновьевского охвостья, в том числе и всякой подозрительной сволочи. За время с 1924 года… мы вычистили из армии большое количество командующего и начальственного состава. Пусть вас не пугает такая цифра, которую я назову, потому что тут были не только враги, тут было и просто барахло, и часть хороших людей, которых мы должны были сокращать (очевидно, по возрасту или по состоянию здоровья.— В. Р.), но было очень много и врагов. Мы вычистили за эти 12—13 лет примерно около 47 тысяч человек». Только за 1934—1936 годы, говорил Ворошилов, «мы выбросили из армии по разным причинам, но главным образом по причинам негодности и политической неблагонадёжности, около 22 тыс. человек, из них 5 тыс. человек были выброшены, как оппозиционеры, как всякого рода недоброкачественный в политическом отношении элемент» [944].
Хотя процент исключённых из партии армейских коммунистов в 1933—1935 годах был ниже, чем в гражданских ведомствах, но в абсолютных цифрах число исключённых составило 3328 человек, из которых 555 были вычищены «за троцкизм и контрреволюционную группировку». Из этих 555 человек 400 были сразу же уволены из армии.
Тем не менее высший командный состав оставался в основном таким же, каким он был к концу гражданской войны. Конечно, из армии были изгнаны такие видные троцкисты, как Мрачковский и Муралов. Однако многие оппозиционеры, подавшие капитулянтские заявления, оставались вплоть до середины 1936 года на высоких должностях. К моменту февральско-мартовского пленума, по словам Ворошилова, в армии находилось 700 бывших троцкистов, зиновьевцев и правых — с партийными билетами или исключённых из партии, но которых «комиссии в разное время сочли возможным оставить в армии» [945].
В-третьих, командиры и политработники в известной степени отражали недовольство крестьян, из которых в основном рекрутировался рядовой состав армии. Как подчёркивал Кривицкий, в критический для Сталина период, т. е. «во время принудительной коллективизации, голода и восстаний военные с неохотой поддерживали его, ставили препоны на его пути, вынуждали его идти на уступки» [946]. В определённые моменты такую позицию занимал даже Ворошилов, который однажды вместе с Тухачевским и Гамарником заявил на заседании Политбюро, что для сохранения надёжности армии необходимо ослабить репрессии в деревне.
Троцкий полагал, что существовала связь между лидерами правой оппозиции и высшим военным командованием, даже если она и выражалась только в политических симпатиях. Он считал, что расхождения между военачальниками и Сталиным по вопросам внутренней политики обострились с 1932 года, когда последствия насильственной коллективизации приняли особенно угрожающий характер [947].
В-четвёртых, в начале 30-х годов возникли и с годами усугублялись разногласия между Сталиным и группировавшимися вокруг Тухачевского генералами по поводу советской военной доктрины. Легковесной и хвастливой фразеологии Сталина — Ворошилова о ведении будущей войны исключительно на чужой территории и малой кровью Тухачевский противопоставлял концепцию крупномасштабного военного конфликта, в который неизбежно будет вовлечен Советский Союз. Реалистически оценивая масштабы перевооружения Германии, он на одном из высших государственных форумов заявил, что полностью убеждён в возможности развёртывания войны на территории СССР.
В противовес Сталину, пытавшемуся после прихода Гитлера к власти установить союз со «сверхдержавой», каковой он считал гитлеровскую Германию, Тухачевский придерживался твёрдой антифашистской ориентации. 31 марта 1935 года «Правда» поместила статью Тухачевского «Военные планы нынешней Германии», рукопись которой была отредактирована Сталиным, смягчившим в ней ряд формулировок об антисоветском характере военных приготовлений Гитлера. Тем не менее статья Тухачевского вызвала резкое недовольство германских правительственных и военных кругов. 4 апреля немецкий посол Шуленбург сообщил Литвинову об их негативной реакции на эту статью. В тот же день германский военный атташе в Москве Гартман заявил начальнику отдела внешних сношений Генштаба РККА Геккеру, что «он имеет указание сообщить об отрицательном эффекте, который произвела статья Тухачевского на командование Рейхсвера» [948].