Эту мысль Троцкий развил в книге «Сталин», где он подчёркивал, что военный аппарат «нелегко переносит ограничения, налагаемые на него политиками, штатскими». Предвидя возможность возникновения конфликтов с армейским аппаратом, возглавляемым самостоятельными и опытными военачальниками, Сталин подготовил через ГПУ петлю для цвета командного состава [1086].
Другую причину недовольства генералов Троцкий усматривал в том, что перед лицом надвигающейся военной опасности наиболее ответственные командиры не могли не испытывать тревоги по поводу того, что во главе армии стоит столь ограниченный и бездарный в военном отношении человек, как Ворошилов. «Можно не сомневаться, что в этих кругах выдвигали на его место кандидатуру Тухачевского… Генералы могли вести разговоры о том, что следовало бы вообще освободить армию от опеки Политбюро. Отсюда ещё далеко до прямого заговора. Но в обстановке тоталитарного режима это уже первый шаг к нему» [1087].
В книге «Сталин» Троцкий сопоставлял официальные сообщения о процессе генералов с сообщениями о процессе по делу «право-троцкистского блока», состоявшемся в марте 1938 года. Между этими сообщениями существовало очевидное разноречие. Приговор военного суда обвинял генералов в том, что они доставляли шпионские сведения правительству враждебного государства и подготавливали поражение Красной Армии в случае войны. На процессе «право-троцкистского блока» вновь был поднят вопрос о заговоре Тухачевского, которому на этот раз были приписаны новые цели. Расстрелянных девять месяцев назад генералов «судили попутно новым судом и, забыв отстранить слишком фантастические обвинения в шпионаже, приписали подготовку военного заговора».
На вопрос: «Был ли действительно военный заговор?» Троцкий отвечал следующим образом: «Всё зависит от того, что называют заговором. Каждое недовольство, каждое сближение между собою недовольных, критика и рассуждения о том, что сделать, как приостановить пагубную политику правительства, есть, с точки зрения Сталина, заговор. И при тоталитарном режиме, несомненно, всякая оппозиция является эмбрионом заговора». Таким «эмбрионом» Троцкий считал стремление генералов оградить армию «от деморализующих происков ГПУ. Они защищали интересы обороны» [1088].
От гипотез Троцкого уместно перейти к высказываниям руководителей зарубежных государств, которых также немало занимал вопрос о том, какова доля истины в официальных сообщениях о военном заговоре в СССР. Анализ данного вопроса, как и вопроса о причинах и подоплеке великой чистки вообще, занял заметное место в труде Черчилля «Вторая мировая война». В соответствующем фрагменте книги Черчилль не только допустил целый ряд фактических ошибок и неточностей, но и обнаружил, подобно многим другим буржуазным политикам, неспособность разобраться во внутренних событиях, происходивших в СССР [1089]. С одной стороны, он считал «в высшей степени маловероятным, чтобы коммунисты из старой гвардии присоединились к военным или наоборот». С другой стороны — в полном противоречии с данным суждением,— он на той же странице признавал вполне возможным существование «так называемого заговора военных и старой гвардии коммунистов, стремившихся свергнуть Сталина и установить новый режим на основе прогерманской ориентации». По-видимому, не обладавший информацией о том, что к прогерманской ориентации задолго до пакта «Молотов — Риббентроп» склонялся именно Сталин, Черчилль приписал её старым большевикам и советским полководцам, стоявшим на последовательно антифашистских позициях.
Другой мотив возможной конфронтации представителей этих двух групп со Сталиным Черчилль усматривал в том, что «они, несомненно, были полны зависти к вытеснившему их Сталину». Исходя из этих соображений, Черчилль считал оправданным стремление Сталина «разделаться с ними одновременно в соответствии с обычаями тоталитарного государства».
Питая нескрываемый пиетет по отношению к Сталину, Черчилль называл преувеличением мнение Чемберлена и генеральных штабов Англии и Франции о том, что чистка 1937 года явилась «внутренним разгромом русской армии» и что в то время «яростная ненависть и мстительность раздирали Советский Союз». В противовес этим суждениям Черчилль заявлял, что «основанную на терроре систему правления вполне возможно [было] укрепить беспощадным и успешным утверждением её власти». Исходя из этих предпосылок, он фактически одобрял «беспощадную, но, возможно, небесполезную чистку военного и политического аппарата в Советской России и ряд процессов… на которых Вышинский столь блестяще (sic! — В. Р.) выступал в роли государственного обвинителя» [1090].
1089
Слабость представлений Черчилля о структуре власти в СССР отразилась, например, в его суждениях о разногласиях, якобы существовавших между Сталиным и остальными членами Политбюро во время войны. В целом же Черчилль даже в этой книге, написанной в разгар «холодной войны», не скрывал своего восхищения Сталиным, которого он называл великим русским государственным деятелем и полководцем.