«Странная война! — писал Майский в своем дневнике 24 октября. — На западном фронте "без перемен". Во французских военных бюллетенях повторялись деревянные фразы: "Ночь прошла спокойно" или "День ознаменовался операциями патрулей"». Англо-французы надеялись взять измором, писал Майский, в то время как Гитлер надеялся на «гнилость демократии». «Я то и дело слышу здесь на каждом шагу: "В конечном счете от войны выиграет только Россия" или "Когда капиталистич[еские] страны Запада перегрызут друг другу глотки, восторжествует коммунизм" или "Длительная война неизбежно вызовет в Германии революцию, — что станется тогда с Англией, с Европой?" и т. п. Несомненно, аналогичные разговоры сейчас идут и в кругах германской правящей верхушки». Майский был убежден, что возможности для распространения революции сейчас лучше, чем когда бы то ни было с тех времен, когда Карл Маркс написал «Коммунистический манифест». Противники не решались наносить смертельные удары, полагал Майский, но все равно, если не случится чуда, полномасштабная война уже не за горами.49
Британское правительство придерживалось того же мнения — что война — это генератор коммунистической революции; это вообще было часто высказываемое вслух, но еще чаще подразумевавшееся убеждение периода между мировыми войнами. В одном из документов Форин офиса, составленном неделей раньше, чем Майский писал в своем дневнике, указывалось, что цель Советов — «поддерживать баланс между противниками в интересах большевизации Европы, с как можно меньшими потерями для себя, пока обе стороны не истощат своих сил». Один из высокопоставленных чиновников Форин офиса, Р. А. Липер винил во всем Гитлера: «Именно он... дал возможность Сталину захватить более сильные позиции для распространения большевистского вируса по Европе уже в начале войны, теперь ему не нужно ждать даже ее конца, когда европейские нации истощат друг друга в смертельной борьбе».50 «В конечном счете, — говорил Сарджент, — главный принцип большевизма — коммунистическая экспансия». «Я в целом разделяю это мнение», присоединялся Галифакс. Сэр Артур Рукер, главный личный секретарь Чемберлена, высказался в середине октября так: «Коммунизм представляет сейчас огромную опасность, он опаснее, чем нацистская Германия... это чума, которую не останавливают национальные границы и с продвижением Советов в Польшу государства Восточной Европы обнаружат, что их силы для борьбы с коммунизмом весьма ослабли. Поэтому так важно обращаться сейчас с Россией крайне осторожно, не исключая возможности союза, если будет необходимо, с новым германским руководством против общей опасности». Летописец-консерватор Ченнон был того же мнения.51
4Эти широко исповедуемые в Британии взгляды однако не удерживали ни Майского, ни Галифакса от попыток улучшить англо-советские отношения. На самом деле в октябре 1939 года Майский был очень занят, почти каждый день встречаясь с британскими министрами, дипломатами и политиками. Речи о посредничестве Советского Союза на мирной конференции больше не заводилось, но разговоры о возможных торговых переговорах продолжались. Майский в душе посмеивался над столь очевидным интересом англичан к сближению с Советским Союзом, но на встречах он советовал им поторопиться с торговыми переговорами. А в Москву сообщал о все новых высказываниях британских чиновников в пользу улучшения отношений между двумя странами.52
А Молотов все не давал ответа на просьбы посла об инструкциях, даже после того как Майский еще раз встретился с Галифаксом 25 октября.53 На этой встрече Галифакс сказал, что кабинет одобрил открытие переговоров с целью достижения торгового соглашения, британскую делегацию должен был возглавить Оливер Стэнли. Как выразился Галифакс, «я сказал, что мой интерес в деле был прежде всего политический, и я больше всего озабочен тем, чтобы, если это возможно, улучшить отношения между нашей страной и советским правительством, или по крайней мере воспрепятствовать их ухудшению». Отчет Майского в основном подтверждает это. Но как всегда в отчетах сторон о встрече существуют свои нюансы. Галифакс сообщал об энтузиазме Майского относительно перспективы переговоров, хотя из телеграммы посла в Москву этот энтузиазм понятным образом пропал.54 Потом Майский встретился со Стэнли; у обоих сохранились записи беседы. И опять они в основном совпадают, хотя опять в своем отчете в Москву ни словом ни обмолвился об удовольствии, которое он выразил по поводу скорого начала переговоров. Согласно отчету Стэнли, посол «сказал, будто у него есть поручение советского правительства заявить, что они желают обсудить с нами вопрос о торговом соглашении...».