В первые дни апреля, сначала Потемкин, а потом и Литвинов, встретились с польским послом В. Гжибовским, чтобы расспросить его с пристрастием о причинах нежелания Польши сотрудничать с Советским Союзом в рамках британской четырехсторонней декларации. Были ли правдивы сообщения в прессе о польской оппозиции этому? — спрашивал Потемкин. Гжибовский дал шаблонный ответ, что Польша хотела бы сохранять нейтралитет в отношениях как с Германией, так и с Советским Союзом. Потемкин возразил, что тогда будущее Польши будет полностью зависеть от милости Гитлера. В случае германской угрозы Польша будет просто вынуждена принять помощь от других великих держав, если она конечно хочет защитить свою независимость.
В разговоре с Литвиновым Гжибовский попытался увести разговор от враждебных заявлений Польши по адресу СССР, но нарком не позволил ему.
Польская политика, подогревая алчность Гитлера к территориальным захватам, заключала в себе опасность, отметил Литвинов. А что касалось польского нейтралитета, то со времен мюнхенского кризиса его было что-то незаметно.
— Польша может обратиться к Советскому Союзу, — ответил Гжибовский, — когда в этом назреет необходимость.
— Только не тяните с этим слишком долго, — предупредил Литвинов.8 Это был хороший совет. 11 апреля Гитлер одобрил новую военную операцию — «Белый план» — по изоляции Польши и развала ее вооруженных сил. Гитлер еще не решил окончательно с военными действиями, но если бы Польша отказалась от требуемых от нее уступок, он намеревался сокрушить ее.
С требованием британского общественного мнения и оппозиции об улучшении отношений с Советским Союзом было трудно не соглашаться, но все же некоторые официальные лица и сам премьер-министр еще не были убеждены в необходимости их улучшений. Галифакс заверял Майского в желании британского правительства создать широкую коалицию ради сохранения мира, в которой обязательно нашлось бы достойное место Советскому Союзу. Но в то же время Форин офис без всяких комментариев отверг неформальное предложение Майского о визите Литвинова в Лондон для подготовки переговоров. Сарджент и Кадоган, оба как всегда настроенные против СССР, полагали, что это была просто ужасная идея. Она «возбудила бы самые серьезные подозрения в любой стране, где опасались связей с Советским Союзом... Я надеюсь, что мы не позволим воображаемым опасениям Майского и надуманным настроениям Литвинова толкнуть нас на действия, противоречащие здравому рассудку». И далее Сарджент предлагал «бросить вызов Советам, недвусмысленно потребовать представить нам четкую и детальную схему, показывающую, насколько и как они готовы сотрудничать с другими правительствами...»
«Я согласен с этим, — вторил ему Кадоган. — Лично я рассматриваю сотрудничество с Советами скорее как препятствие, нежели преимущество. И я бы прежде спросил их, что они могут предложить конкретно, и указал бы им, что уроки «морализаторства» нам не нужны». Галифакс тоже соглашался, но с оговорками: «конечно мы сможем, если захотим — не слишком увеличивая при этом общего количества зла, — удержать их в нашем кругу...».9
3Именно в то время, когда британцы отвергли идею визита Литвинова в Лондон, началось дипломатическое оживление в Париже. В начале апреля французское правительство наконец очнулось от своего оцепенения в отношении Советского Союза. 2 апреля Пайяр послал очередное предупреждение из посольства в Москве. Если Франция проигнорирует Советский Союз, то сделает она это себе на беду. Он сообщал о саркастическом замечании Литвинова в разговоре с Сидсом, что изоляционистская политика может в конечном итоге оказаться наилучшей для Советского Союза. Пайяр понимал, что такие высказывания имели целью прежде всего возбудить англо-французский интерес, и они без сомнения этой цели достигали. Но Пайяр предупреждал, что чересчур откровенные высказывания Литвинова «почти всегда отмечали изменения в политических предпочтениях советских лидеров». У советского правительства складывалось впечатление, что их уже достаточно накормили разговорами, обещаниями и поводили за нос — теперь оно было готово к изоляции и даже компромиссу с нацистской Германией. Литвинов смертельно устал от англо-французской надменности и был «по горло сыт» враждебными выходками Польши и Румынии. Он не хотел, чтобы Советский Союз стал громоотводом для нацистской агрессии.10