«На Востоке же, наоборот, опасным противником русских танков стал немецкий самолет-истребитель. Серьезные успехи, достигнутые немецкой истребительной авиацией, общеизвестны». (X. Гудериан)
В напавших 22 июня 1941 г. на СССР войсках Германии было 3582 танка и штурмовых орудия. Из них 1404 средних Т-Ш и Т-1У и 1698 легких всех типов. Числа эти занижены, но сейчас не об этом речь, а о том, как именно применялись танки в боях. Гудериан писал: «Наили тяжелые танки использовались главным образом для поддержки пехоты или танков в крупных наступательных боях. Для выполнения всех других задач применялись только средние и легкие танки, причем последние привлекались прежде всего для выполнения разведывательных задач и для охранения».
Зачем Тухачевскому для «охранения и разведывательных задач» потребовались десятки тысяч легких танков? Кто на это сегодня ответит?
Ни в одном из наших танков, даже в Т-34 и КВ, не было собственно командира. То есть должность такая имелась, но на легких и средних танках командир должен был сам стрелять из пушки, а на тяжелых — заряжать орудие и стрелять из верхнего пулемета. Поэтому командиры танков просто не успевали исполнять главные свои обязанности — наблюдать за полем боя, указывать цели и направление движения, корректировать огонь.
Когда немцы начали знакомиться с нашими трофейными танками, их поражало это дикое непонимание основ танкового боя. Ведь сами они всю захваченную в Чехословакии бронетехнику Первым делом вернули обратно на завод для доработки, потребовав смонтировать на каждом танке командирскую башенку и командирское место, чтобы освободить командира экипажа от всех обязанностей, кроме непосредственного руководства боем.
В начале войны немецкие танкисты неожиданно для себя встретились с нашими тяжелыми танками КВ. Командир 41-го танкового корпуса генерал Райнгарт так описал увиденное:
«Примерно сотня наших танков, из которых около трети пыли Т-4 (средний немецкий танк с пушкой 75 мм и лобовой броней и 60 мм. — Ю.М.), заняли исходные позиции для нанесения контрудара. Часть наших сил должна была наступать по (фронту, но большинство танков должны были обойти противника и ударить с флангов. С трех сторон мы вели огонь по железным монстрам русских, но все было тщетно. Русские же, напротив, вели результативный огонь. После долгого боя нам пришлось отступить, чтобы избежать полного разгрома. Эшелонированные по фронту и в глубину русские гиганты подходили все ближе и ближе. Один из них приблизился к нашему танку, безнадежно увязшему в болотистом пруду. Безо всякого колебания черный монстр проехался по танку и вдавил его гусеницами в грязь. В этот момент прибыла 150-мм гаубица. Пока командир артиллеристов предупреждал о приближении танков противника, орудие открыло огонь, но, опять-таки, безрезультатно.
Один из советских танков приблизился к гаубице на 100 метров. Артиллеристы открыли по нему огонь прямой наводкой и добились попадания — все равно что молния ударила. Танк остановился. «Мы подбили его», — облегченно вздохнули артиллеристы. «Да, мы его подбили», — сказал командир гаубицы. Вдруг кто-то из расчета орудия истошно завопил: «Он опять поехал!» Действительно, танк ожил и начал приближаться к орудию. Еще минута, и блестящие металлом гусеницы танка словно игрушку впечатали гаубицу в землю. Расправившись с орудием, танк продолжил путь как ни в чем не бывало».
Казалось бы, все хорошо, и наши, пусть немногочисленные, КВ могли уже в начале войны выбить всю немецкую бронетехнику. Но... Читаем мемуары дальше. Вот так немецкий танкист вспоминает бой 24 июня 1941 г. у г. Дубиссы:
«КВ-1 и ДВ-2, с которыми мы столкнулись впервые, пред-• тавляли собой нечто необыкновенное. Мы открыли огонь с <дистанции 800 метров, но безрезультатно. Мы сближались с противником, нас разделяли уже какие-то 50—100 метров. Начавшаяся огневая дуэль складывалась явно не в нашу пользу. Паши бронебойные снаряды рикошетировали от брони совет-< ких танков, которые прошли сквозь наши порядки и направи-шсь к пехоте и тыловым службам. Тогда мы развернулись и открыли огонь вслед советским танкам бронебойными снарядами особого назначения (РгОг40) с необычайно короткой дистанции — всего 30—60 метров. Только теперь нам удалось подбить несколько машин противника».
Смотрите, наши танки прошли мимо немецких, совсем рядом, — и не заметили их, не расстреляли. Почему? Ведь в КВ было 5 человек экипажа! Было-то было, да что толку?
Механик-водитель смотрел в единственный триплекс, видя перед собой всего несколько метров дороги. Еще меньше видел пулеметчик в прицел шаровой установки размером с замочную скважину. Наводчик смотрел в прицел пушки, у которого угол обзора всего 7 градусов, радист вообще смотровых приборов не имел, а командир обязан был вытаскивать снаряды из укладки на полу танка и прятать в нее стреляные гильзы. Кому же было за полем боя следить? У командира КВ даже люка не было, чтобы выглянуть и осмотреться.
В необходимости освободить танкового командира от всех прочих обязанностей может усомниться лишь человек, никогда не служивший в армии. Помню, когда мы только начали заниматься на военной кафедре, мы сперва тоже недоумевали. Мол, механик-водитель ведет танк — это понятно. Наводчик стреляет — понятно. Заряжающий заряжает — понятно. А командир просто сидит и ничего не делает! Почему бы ему самому из пушки не стрелять?
Рассмотрим только один элемент работы командира танка — корректировку огня. Пушку в цель наводят с помощью оптического прицела. Если заглянуть в него, то в центре увидишь прицельную марку (угол вершиной вверх), иногда говорят — «перекрестье прицела». И сетку делений в тысячных, т.е. 1/1000 круга. Виден в прицел очень небольшой кусочек местности. Возьмите лист бумаги, сверните в трубку и посмотрите в нее. Столько видно и в прицел. Наведите трубку на какой-нибудь предмет и подпрыгните, постаравшись удержать этот предмет в поле зрения. Уверен, у вас не получится — предмет пропадет из видимости, и вам потребуется время, чтобы вновь навести на него трубку. То же происходит и при выстреле пушки, когда танк вздрагивает.
Первый выстрел делают, подведя прицельную марку в центр цели. Но обычно прицел несколько сбивается — на точность стрельбы влияет и температура воздуха, и ветер, и масса других факторов. В результате первый, снаряд ляжет где-то рядом с целью. Очень важно заметить, где! Потому что следующий выстрел нужно делать с учетом промаха, с учетом отклонения снаряда от цели — с корректировкой.
Но, повторяю, танк при выстреле вздрагивает, цель выскальзывает из поля зрения, и если снаряд бронебойный (со слабым взрывом или вообще без взрыва), а расстояние до цели относительно небольшое (снаряд летит секунду или менее), то наводчик не способен увидеть, куда попал снаряд, не способен сам скорректировать огонь.
Это делает командир танка, давая поправку, скажем: «Фигура вправо, выше полфигуры». И следующий снаряд ляжет точно в цель.
Вот очень показательный случай, рассказанный ветераном — механиком-водителем БТ-7. В начале войны их танк вел бой даже не с танком, а с немецкой танкеткой — слабобронированной машиной, вооруженной обычным пулеметом. Немецкий пулеметчик ничего бэтэшке» сделать не мог, его пули отскакивали от лобовой и бортовой брони. Но и командир-наводчик нашего танка ничего не мог сделать танкетке — он стрелял из пушки, но не видел, куда попадают снаряды, не мог сам себе скорректировать огонь и раз за разом промахивался. Тогда он навел пушку на танкетку, открыл люк, под его «ащитой высунулся из башни и выстрелил, чтобы наконец понять, куда попадают его снаряды. В это время немецкий пулеметчик дал очередь, пули пробили 6-мм броню крышки люка, командир был убит, и механик вывел танк из боя — стрелять стало некому. «Бэ-I лику» победила боевая машина немцев, которая и доброго слова-го не стоит.
Конечно, во всем этом повинен не только Тухачевский, не он один тгда не понимал элементарных основ танкового боя, но именно при нем в конструкцию советских танков был заложен этот маразм, свозивший на нет их преимущество перед немецкой бронетехникой и в начале войны стоивший нашим танкистам тысяч и тысяч жизней.