Позже Кон-Бендит признал: «Я был удивлен размахом студенческого движения. Для меня это было полным потрясением. Все менялось каждый день. Менялись мы. Только что я был лидером небольшого университета, а спустя три недели прославился на весь мир как Красный Дени».
С каждым днем движение разрасталось, причем события развивались по одной и той же схеме. Всякий раз, когда правительство принимало карательные меры (арест студентов или закрытие учебных заведений), рос список студенческих требований и увеличивалось число недовольных студентов. Всякий раз, когда студенты выходили на демонстрацию, к ним присоединялось еще больше сочувствующих; для разгона демонстрации привлекалось все больше полицейских, репрессии вызывали еще большее возмущение, и демонстрантов становилось все больше и больше. Никто не мог себе представить, чем это закончится. Кое-кто из числа наиболее фанатичных радикалов, таких как Гейсмар, были убеждены в том, что это началась революция, которая приведет к обновлению Франции и всего европейского сообщества посредством полной ликвидации отживших свое структур. Кон-Бендит со своей шикарной улыбкой и легкомысленным нравом вообще не думал о будущем. «Каждый спрашивал меня: “Чем это кончится?” — вспоминал Кон-Бендит. — И мне приходилось отвечать: “Не знаю”».
В понедельник, 6 мая, тысяча студентов явились, чтобы посмотреть, как Кон-Бендит предстанет перед дисциплинарной комиссией в Сорбонне. Почти столько же было жандармов из республиканских отрядов безопасности, экипированных по-боевому: в темных касках, в темных очках, в длинных черных куртках, с большими щитами в руках. Когда они шли в атаку, размахивая своими дубинками, представлялось, будто надвигается жуткая орда инопланетян.
Под их наблюдением Кон-Бендит в сопровождении нескольких друзей шел сквозь толпу демонстрантов, расступавшихся, как казалось, под воздействием улыбки Дени. Он размахивал руками и непринужденно болтал, оставаясь все тем же веселым радикалом.
Правительство, повторяя прежние ошибки, в тот день запретило любые демонстрации, что, разумеется, повлекло за собой массу последствий. Студенты пронеслись через Латинский квартал, затем направились вдоль Сены и обратно. Несколько часов спустя они явились к Сорбонне, где их встретили жандармы. Увидев перед собой довольно крупный отряд, студенты отступили и направились по средневековой улице Сен-Жак, как вдруг на них напали вооруженные дубинками жандармы. Демонстранты отступили.
Между студентами и жандармами открылось безлюдное пространство во всю ширину улицы, где остались лежать десятка два искалеченных демонстрантов, корчившихся на булыжной мостовой. Казалось, никто толком не знал, что делать дальше. Но эта растерянность продолжалась недолго. Внезапно охваченные яростью демонстранты построились в линию и атаковали полицию. Одни студенты стали выламывать булыжники, другие по цепочке передавали их в первые шеренги, где остальные, окутанные облаком слезоточивого газа, швыряли камни в жандармов. Затем они отступили, переворачивая машины и возводя баррикады. Неуязвимая жандармерия, которую власти использовали для наведения порядка на улицах, снова и снова переходила в наступление, но всякий раз была вынуждена отступать. Некоторым из этих упорных и дисциплинированных солдат правительственных войск, вероятно, пришлось отступать впервые за многие годы.
Франсуа Черутти, «злостный уклонист» времен алжирской войны, а впоследствии владелец популярного книжного магазина, торговавшего «революционной» литературой, — магазина, в который частенько захаживали Кон-Бендит и другие радикалы, — вспоминал: «Меня совершенно потряс 1968 год. У меня было некое представление о революционном процессе, но оно полностью расходилось с тем, что я наблюдал. Я видел студентов, возводивших баррикады, но это были люди, которые ничего не знали о революции. Они являлись питомцами высшей школы и стояли в стороне от политики. У них не было ни организации, ни программы».
В противостояние втянулись тысячи демонстрантов, и к концу дня, по официальным данным, среди пострадавших числились шестьсот студентов и триста сорок пять полицейских. На следующей неделе выступлений стало еще больше, причем их участники выступали как под красными флагами (коммунисты), так и под черными знаменами (анархисты). Было построено шестьдесят баррикад. Люди, жившие по соседству и наблюдавшие из окон, как молодежь мужественно отбивала натиск целой армии полицейских, появлялись на баррикадах, принося с собой еду, одеяла и деньги.