А может, и больше.
Я сижу на краю кровати, голова начинает просыпаться:
Красные фонари, пистолетные выстрелы, отделения раковых больных, лагеря смертников, трупы под бежевыми плащами, кошмарные комнаты с мертвецами.
Я надеваю ботинки, выхожу в коридор и начинаю колотить в дверь Карен Бернс.
Глотаю воду, захлебываясь водой черной реки.
Кит Ли, еще один спенсерский кадр, в джинсах, без рубашки:
– Тебе чего, блин?
– Дженис не видел?
Карен лежит в кровати на животе, Кит оглядывается по сторонам:
– Это по работе или по личному?
Я заталкиваю его обратно в комнату.
– Это не ответ, Кит. Это вопрос.
Карен поднимает голову:
– Вот черт.
– Я знаю, что вы сделали с Кенни. Это стоило вам его доверия.
Я бью его по лицу и говорю:
– Кенни трахал Мари Уоттс за спиной Бартона. Трахни чужую женщину – и с тобой будет то же самое.
Карен натягивает на голову грязную серую простыню и поворачивается ко мне своей белой задницей.
Кит трет щеку и показывает на меня пальцем:
– Да, ну ладно, я постараюсь не забыть об этом в следующий раз, когда сюда постучится Эрик Холл или Крейвен.
Я смотрю ему прямо в глаза, не отрываясь.
Он отводит взгляд, кивает сам себе.
Что-то не то с ним, с нашим Китом, и дело не только в том, что Кенни получил по заднице.
Но черт с ним.
Я стаскиваю простыню с Карен Бернс: белая женщина, двадцать три года, судимая за проституцию, наркоманка, мать двоих детей. Я хлопаю ее по заднице.
– Где Дженис? Где она, черт побери?
Она переворачивается на спину, одной рукой прикрывая свою лохматку, другой пытаясь ухватить простыню:
– Отвали, Фрейзер. Я ее с четверга не видела.
– Разве она вчера ночью не работала?
– Да хрен ее знает. Я же говорю: я ее не видела.
Я набрасываю на нее простыню и поворачиваюсь обратно к Киту:
– А Джо?
– Что, Джо?
– Что-то он затихарился.
– Он уже неделю не выходит из комнаты.
– Из-за того, что случилось с Кенни?
– Ни хрена. Год с двумя семерками.
– Ты что, веришь в астрологию?
– Я верю в то, что вижу.
– А что ты видишь, Кит?
– Миллионы маленьких апокалипсисов и кучу тупых толкований.
Я смеюсь:
– Флаг повесь, Кит. Юбилей все-таки.
– Отвали.
– Очень патриотично, – говорю я и закрываю дверь в их маленький мирок, загаженный кучами дерьма.
В замке поворачивается ключ, скрипит дверная ручка.
Вот и она, уставшая и затраханная.
– Что ты тут делаешь?
– Я же сказал тебе, я ее бросаю.
– Не сейчас, Боб. Только не сейчас.
Она уходит в ванную, захлопывая за собой дверь.
Я иду за ней.
Она сидит на крышке унитаза и плачет.
– В чем дело?
– Отстань, Боб.
– Скажи мне.
Она сглатывает, пытаясь сдержать рыдания.
Я сижу на полу, держу ее за подбородок, спрашиваю:
– Что случилось?
На задних сиденьях дорогих тачек, кожаные перчатки держат ее сзади за шею, члены в ее заднице, бутылки – во влагалище…
– Скажи мне!
Ее трясет.
Я обнимаю ее, целую ее слезинки.
– Пожалуйста…
Она встает, отталкивает меня, подходит к зеркалу, вытирает лицо.
– Да хер с ним.
– Дженис, я должен знать…
Она круто разворачивается, руки на бедрах:
– Ладно. Они меня взяли…
– Кто?
– А ты как думаешь?
– Отдел по борьбе с проституцией?
– Да, они самые.
– Кто именно?
– Хер их знает.
– Ты видела ордер на арест?
– Да какой там, бля, ордер…
– Ты сказала им, чтобы они позвонили Эрику?
– Да.
– И что?
– Эрик сказал им, чтобы они позвонили тебе.
Мою грудь сдавило, как канатом, тяжелым толстым канатом, затягивающимся все туже и туже с каждой секундой, с каждым предложением.
– Что они сказали?
– Они поржали, позвонили в участок. Потом позвонили тебе домой.
– Мне домой?
– Да, тебе домой.
– А потом?
– Они тебя там не застали, Боб. Тебя там не было.
– И что…
– Тебя ведь там не было, Боб?
Канат обжигает мне грудь, ломает ребра.
– Дженис…
– Ты хочешь знать, что случилось потом? Ты хочешь знать, что они после этого сделали?
– Дженис…
– Они меня отымели.
Желчь во рту, глаза закрыты.
– Посмотри на меня! – закричала она.
Я поднимаю крышку, кашляю, она – сзади меня.
– Посмотри на меня!
Я оборачиваюсь и вижу ее:
Голая и искусанная, красные полосы на груди, на животе, на заднице.
– Кто?
– Что – кто?
– Кто это сделал?
Она сползает по стене на пол ванной, рыдая.
– Кто?
– Я не знаю. Их было четверо.
– В формах?
– Нет.
– Где?
– В фургоне.
– Где?
– В Мэннигеме.
– А что ты делала в Брэдфорде?