Так что Стинг и медляк отменяются. Мы просто прогуляемся.
С каждой минутой наше молчание становилось тяжелее. Я обернулся через плечо, но сзади никого не было. Парни, кажется, потеряли к нам интерес, а может, просто исчезли, как приведения, оставив после себя неприятное послевкусие.
Чтобы разрядить эту нарастающую тяжесть, я спросил:
– Какие планы на сегодня?
– В шесть часов у меня гимнастика, – ответила Аня. – Наверное, мне пора домой. Который час?
Я взглянул на наручные часы.
– Почти двенадцать.
– Проводишь меня до остановки?
– Конечно.
Молчание вернулось, тягучее и странное. Мы шли рядом, но ее мысли было где-то далеко, это чувствовалось. И вдруг она спросила, почти шепотом:
– Где ты живешь?
– В гостинице, – ответил я, бросив на нее взгляд.
Она снова замолчала. Внутри нее явно шла какая-то борьба – между желанием спросить, и страхом задать этот вопрос. Это было написано на ее лице.
– А что? – спросил я, решив сам дать ей толчок.
– Просто… не пойми неправильно, – начала она, ее голос дрогнул. – Просто хотела узнать твой телефон. Вдруг мне нужно будет тебе позвонить.
Она сказала это, не глядя на меня. Боялась, что увидит в моих глазах осуждение? Возможно. Я усмехнулся про себя. Какая же глупышка.
– Есть что-то еще кроме латыни? – я улыбнулся, надеясь разрядить обстановку.
Аня усмехнулась, почти весело:
– Нет. Дальше я сама все сдам.
– У меня нет телефона, – я пожал плечами.
– Ну да. Ты же в гостинице.
– Могу позвонить завтра. Найду, откуда.
Она чуть наклонила голову, и челка из-под шапки упала на ее лицо:
– Завтра иду с друзьями кататься на коньяках. Пойдешь?
– Почему бы и нет. Во сколько?
– Вечером, – она смахнула челку в сторону. – Точное время я еще сама не знаю.
– Тогда я позвоню тебе ближе к шести. Нормально будет? Отец еще на работе?
– Нормально.
Затем – резкий, тупой удар в спину. Я обернулся. На аллее остался кусок промерзшего, как камень, снега. Это был не снежок – в такую погоду его нельзя было слепить даже с усилием.
Я огляделся, и взгляд тут же нашел хулиганов. На противоположной стороне улицы шли те самые парни. Рыжий – тот самый, с веснушками – метнул еще один кусок снега, с явным прицелом на нас.
– Придурки, – пробормотал я.
В этот раз он промахнулся, но ухмылка на его лице сказала мне все, что нужно. Это была не просто дурацкая шутка. Нет, тут был вызов, открытый, наглый.
Аня притихла рядом, но я почувствовал, как ее плечи напряглись.
– Осторожно! – выкрикнул я, резко дернув Аню в сторону.
Ледышка ударилась о тротуар в сантиметрах от ее ног и покатилась, оставляя не снегу дорожку. На мгновение все замерло – воздух, испуганное лицо Ани, моя рука на ее плече.
Когда я посмотрел на ту сторону улицы, парней там уже не было – они перебегали дорогу, как голодные волки, чуя добычу.
– Пойдем отсюда, – прошептала Аня и потянула меня за руку.
Я поддался. Ее пальцы сжали мою руку сильнее, чем я ожидал. Спиной я чувствовал их взгляды. А потом в затылок что-то глухо ударило. Не больно, но унизительно. Я замер. Под ногами вертелась небольшая ледышка.
Выдохнул. Отпустив руку Ани, развернулся.
Я вырос в девяностых. Я знал, что делать, когда такие, как они, переходили грань дозволенного. А вот знали ли они, что я сделаю? Навряд ли.
Они остановились, как волки, заметив опасность, но еще не решили, нападет добыча или нет. Ухмылялись.
Я оглядел их, оценивая. Трое. Всем по двадцать, не больше. Черные пальто, шапки-ушанки. Один – невысокий, худой, чернобровый, напоминал цыгана. Второй – плотный, приземистый, с глазами, что смотрели из-под лба, как у старого быка. Третий – рыжий, самый высокий, с толстыми губами и широкими плечами. У них была одна общая черта, которая сразу бросалась в глаза. Взгляд. Наглый, хищный, беспощадный. И почему-то я вспомнил ту немецкую овчарку, она однажды смотрела на меня так же – за секунду до того, как броситься.
По одиночке они не представляли для меня угрозы, а втроем…
– Кто это сделал? – спросил я, медленно переводя взгляд с одного на другого.
Они пожали плечами. Тогда я решительно направился к рыжему. Встав перед ним, задал вопрос:
– Ты?
– Нет, – ответил с ехидной ухмылкой.
Я переложил портфель в левую руку, правую сжал в кулак…
Неожиданно для рыжего я резко замахнулся и вложил в удар все, что накопилось. Мой кулак встретил его лицо глухим звуком, от которого по руке прошла почти приятная боль. Кровь брызнула из его носа, тяжелыми каплями окрасив белый снег в темно-красное. Рыжий пошатнулся, сжал лицо рукой и зашипел, как раненный зверь.