– Скоро будет знать. Она. Моя. Понял? Еще раз. Увижу. Тебя с ней. Рядом. – Он сделал паузу, чтобы подчеркнуть кто тут главный. – Пришибу. Понял?
Толстый говорил так, будто все вокруг принадлежало ему: деревья, тротуар, лед, Аня. Властно, нахально. И тут я догадался: это он сын члена горкомпартии.
– Слышу плохо. У меня справка есть. Что глухой. Забыл дома. Могу по почте прислать.
Цыган не выдержал и шагнул вперед. Его лицо перекосилось от злости.
– Ты у меня сейчас договоришься, – прорычал он, поднимая кулак.
Рыжий глядел на меня так, будто уже копал мне яму. Его нос распух, стал багрово-синим.
– Держите его крепче, мужики, – сказал он.
Они подчинились мгновенно. Вцепились в мои руки. Рыжий сделал шаг вперед, сжал кулак и ударил. Вложил в удар все: и свою боль, и злость, и унижение. Кулак вошел в мою скулу, и мир вспыхнул. Это было как будто кто-то прижег лицо раскаленным железом. В глазах заплясали искры, которые тут же погасли в густой пелене боли.
– Все? – спросил толстый.
Рыжий удовлетворенно кивнул, потирая костяшки. Они разжали руки, и я едва не рухнул на землю, но удержался на ногах.
Толстый полез в карманы моего пальто. Он вытащил мои деньги, быстро пересчитал и присвистнул. Сто рублей с небольшим хорошие деньги. Положив их к себе в карман, достал мой телефон, повертел его в руках, изучая.
– Что это? – спросил он.
– Тебе не говорили, что совать руки в чужие карманы нехорошо? Положи обратно. Где взял.
Цыган взял телефон, повертел его в руках, потом пожал плечами, и вернул толстому. Тот снова начал его изучать. В этот момент экран ожил тусклым светом.
– Хм… интересно! – воскликнул папенькин сынок.
Я смотрел на него спокойно. Он ведь понятия не имеет, что с ним делать. К тому же доступ к устройству был защищен графическим ключом.
– Раз молчишь, значит, это тебе не нужно, – пожал плечами «сынок» и сунул телефон в свой карман.
И тут раздался голос, острый и металлический:
– Так, молодые люди, что тут происходит?
Я перевел взгляд и увидел их. Патруль милиции. Двое. В шинелях, в шапках-ушанках, оружие скрыто под аккуратно застегнутой кобурой. А неподалеку стоял желтый «бобик».
Парни замерли. И через секунду, как по команде, отошли от меня. Бросили, будто я был чем-то грязным, к чему лучше не прикасаться.
– Да так товарищ сержант, просто балуемся, – сказал толстый, легко, почти беззаботно.
Сержант молча смотрел на него. Высокий, лет тридцати, с черными усами, он не выглядел тем, кого легко обвести вокруг пальца. Затем он перевел взгляд на меня. На секунду его глаза сузились, словно он пытался меня вспомнить. Мое сердце заколотилось где-то в горле.
Может, это не тот патруль? Может, это просто совпадение? Но если это они… если это тот самый сержант из того самого вечера… Холод пробежал по позвоночнику, неприятный, липкий. Все может закончиться здесь и сейчас.
– Значит, балуетесь, да? – наконец проговорил он, теперь уже обращаясь ко мне.
Что сказать? Признаться, что меня били? Это значит поехать в отделение. А отделение для меня – все равно, что смертным приговор. Кто-нибудь из милиционеров обязательно вспомнит кто я такой. Вспомнит и наденет на меня наручники. Нет, отделение не вариант.
Но и просто молчать нельзя. Телефон все еще у толстого. Сказать, что у меня украли вещь? Отличный план, Сережа, просто гениальный. Как раз то, что нужно, чтобы подписать себе приговор.
– Да, товарищ сержант, балуемся, – наконец выдавил я, стараясь, чтобы голос звучал как можно ровнее.
Он окинул нас взглядом, а потом спросил, сдержано, но так, что стало не по себе:
– Почему не на работе? Тунеядцы?
– Никак нет, товарищ сержант. Студенты, – быстро ответил толстый.
– Где учитесь?
– В медучилище.
– В медучилище… – протянул сержант, словно пробуя эти слова на вкус. – А с лицами у вас что?
Он кивнул на рыжего.
– Упал. Сколько нынче. Зима пришла, – сказал рыжий, ухмыляясь.
Сержант перевел взгляд на меня:
– А ты? Тоже упал?
Я почувствовал, как рыжий сверлит меня взглядом. Мгновение я колебался, а потом просто кивнул. Это было проще, чем пытаться говорить.
– Ясно, – заключил сержант. – Поедем в отделение. Там разберемся.
– Но, товарищ сержант, – начал лепетать толстый.
– Никаких «но»! – резко перебил патрульный. – В отделение! Может, вы чего натворили? Проверим по ориентировкам. Если все будет хорошо, если за вами ничего нет – пойдете домой.
Это «если» зависло в воздухе, тяжелое и непреклонное, как бетонная плита.