Телефон был не просто вещью. Он был мостиком в мой прежний мир. В мир, который я мог оставить позади раз и навсегда. Прощальный взгляд, вот и все. Потому что впереди меня ждало не что-то похожее на хэппи-енд. Впереди было другое.
Советская тюрьма.
Словно холодное бетонное здание уже воздвигалось где-то в моей голове, и его стены давили, давили все сильнее.
Смартфон в руках милиции – это даже не проблема, это катастрофа. Я видел, как разворачивается эта цепочка событий: сначала телефон передадут в КГБ. Те изучат его с таким рвением, будто это ключ от сейфа, где спрятана мировая власть. Потом телефон отправится в какой-нибудь НИИ, где его разберут до винтика, до микросхемы, до молекулы пластика. Его изучат, проанализируют, и – что дальше?
СССР получит технологическую базу, которой не должно быть еще десятилетия. На свет появятся изобретения, что, по всем законам времени, должны увидеть мир не раньше 2000-го или 2010-го, не знаю. Но они появятся. И вряд ли для чего-то мирного. Министерство обороны подхватит их, как ребенок новую игрушку, и начнет играть.
Техническое преимущество СССР над остальными странами вырастет, как снежная лавина. Начнется гонка вооружений. Или, что хуже, все это станет искрой для мировой войны. Апокалипсис? Вполне возможно.
И все это из-за одного телефона. Моего телефона.
Я должен его вернуть. И не просто вернуть, а избавиться от него. Забрать у толстого, а потом выбросить куда-нибудь, где его никто никогда не найдет.
Но вот в чем юмор: стоит ли думать о будущем, если у меня самого его, кажется, больше нет? Ага, смешно.
Телефон нужно отобрать. Силой. Здесь и сейчас. Другого шанса не будет – судьба ничего не дает на второй круг. Я смотрел то на рыжего, то на цыгана, то на толстого. Трое против одного. Не самая удачная арифметика.
Толстый поймал мой взгляд и расплылся в мерзкой ухмылке.
– Вот и допрыгался, журналист. Я сделаю все, что бы ты получил срок. Все связи подключу.
– Это мы еще посмотрим. Верни мою вещь. И деньги.
– Сначала скажи, что это такое. Тогда верну.
– Обойдешься, – отрезал я.
– Тогда и ты обойдешься, – он пожал плечами. – Эта штука остается у меня. В счет моральной компенсации.
Я усмехнулся.
– Моральная компенсация? Ты же даже не знаешь, что это за вещь, идиот.
Толстый нахмурился, будто собираясь что-то сказать, но вместо этого кивнул самому себе:
– Разберусь.
Я не удержался и выкинул последний козырь:
– Тогда Аньку тебе не видать. Скажу ей про тебя пару ласковых. Не будет она твоей. Никогда. Это я тебе обещаю.
– Будет. Никуда не денется.
«Бобик» резко остановился, скрипнув тормозами. Захлопали двери, снаружи послышались приглушенные голоса. Мы внутри замолкли, напряглись, прислушиваясь. Затем послышался скрежет замка – наша камера открылась, и в лицо ударил яркий дневной свет.
После темного нутра машины это было нестерпимо. Мы щурились, прикрываясь руками, а в проеме уже стоял Виктор Андреевич. Сержант ничего не говорил, только кивнул цыгану:
– На выход.
Цыган нахмурился, застыл.
– Это еще зачем? – спросил, явно что-то подозревая.
– Сделаешь контрольную закупку, – коротко бросил сержант, и тон его не допускал возражений.
Цыган помялся, бросил на нас быстрый взгляд, будто ища поддержки, но так не дождался. Неохотно поднялся, шагнул к выходу и спрыгнул на землю.
Дверца захлопнулась с холодным металлическим звуком, а нас снова накрыл полумрак. Замок щелкнул, ставя точку. Снаружи хлопнула еще одна дверь – подъездная, судя по звуку. А потом наступила тишина.
Идеальная.
Я сжал кулаки. Настал момент. Их теперь двое. Ничего, повоюем.
Я переместился ближе к толстому, и он бросил на меня подозрительный взгляд. Не дав ему времени осознать, что происходит, я рывком сунул руку ему в карман.
– Э, ты чего! – завопил он, дернувшись в сторону.
– Верни! – прошипел я, как рассерженный змей, вцепившись пальцами в ткань.
Его пальцы, толстые и влажные, врезались в мое запястье, словно капкан. Он пытался удержать меня, не дать вытащить руку из кармана. Но я чувствовал, как чуть-чуть, миллиметр за миллиметром, мобильник скользит ближе к свободе. Еще немного. Еще чуть-чуть.
И тут его свободная рука метнулась к моему воротнику. Он дернул меня на себя, так сильно, что на мгновение я потерял равновесие. Его лицо оказалось совсем близко, и он, скалясь, прошипел: