– Вы двое свободны, – бросил сержант, указывая на толстого и рыжего.
Те не заставили себя долго ждать. Толстый, бросив на меня последний злорадный взгляд, спрыгнул на землю. Рыжий последовал за ним. Их места заняли двое: бабка, тучная, словно советский самовар, и худощавый мужичок с фонарем под глазом.
Дверь захлопнулась, замок щелкнул, и через миг «бобик» снова тронулся, подбрасывая нас на кочках.
Я бросил взгляд на новых сокамерников. Бабка была одета в потрепанную овечью шубу, от которой пахло затхлым сеном, и меховую шапку, из-под которой выбивались седые пряди. Большая, отвратительно волосатая родинка укрывалась в складках морщинистого подбородка, а глаза – холодные, безжизненные – будто уже видели свою судьбу.
Мужичок был полной ее противоположностью. Худой, с высохшим, осунувшимся лицом и фонарем под левым глазом, он выглядел так, будто сидеть в милицейской клетке для него было таким же привычным делом, как выпить стакан самогона на ночь. Он закинул ногу на ногу и погрузился в свои мысли.
Я нарушил тишину и спросил:
– А вы там девушку не видели?
Мужичок вынырнул из мыслей и бросил на меня взгляд.
– Нет, – ответил он хриплым, прокуренным голосом.
– Ну, когда вас выводили, девушка из машины не выходила?
– В первый раз? – спросил он вместо ответа.
Я коротко мотнул головой.
– За что повязали? – кивнул мужичок.
– За драку.
– Дело житейское. Много не дадут, – заметил он. – Этсамое, звать-то как?
– Сергей.
– Борис, – представился он. Помолчал, почесал щетину. – Ты, главное, парень, ничего не подписывай. Не признавайся. Сами пусть доказывают. Если будут обещать, что чистосердечное напишешь и меньше дадут, не ведись. Этсамое, ментовские уловки это.
Я кивнул, принимая к сведению его мудрости.
– Если бить начнут, терпи. Не сознайся. Перетерпишь – отпустят. Шкуру залечишь за месяц, а сидеть придется долго, – продолжал он.
– Могут бить? – удивился я.
Мужичок хмыкнул.
– По-разному бывает. Смотря на кого нарвешься.
– А я думал, наша милиция не занимается таким.
Собеседник усмехнулся моей наивности.
Помолчали.
– Ну, так это, девушка из машины не выходила? – снова спросил я.
– Не видел. Не было никого. Этсамое, и в салоне не видать.
Неужели Аня ушла? А что ей оставалось еще делать? Помочь она мне не могла.
Сам не зная зачем, вдруг выдавил:
– Вас цыган сдал.
В ответ Борис кивнул. Дальше ехали молча. Машина гудела двигателем, тряслась, а мы сидели, каждый в своей темной камере из мыслей и догадок. В какой-то момент «бобик» резко дернулся и замер.
Я вскинул голову. Приехали? Уже? Как-то слишком быстро, как будто кто-то перемотал пленку жизни вперед. Глянул в окно. Двор. Обычный, ничего особенного. Пятиэтажка. Никакого намека на отделение милиции. Может, привезли в опорный пункт? Или на очередное место преступления?
Дверца открылась, пропуская свет. В проеме стояли Виктор Андреевич и Аня. Сержант кивнул мне:
– На выход.
Спорить я не стал. Зачем? Тут ты не герой, тут ты статистика. Вдохнул спертый воздух камеры, поднялся и вылез. Виктор Андреевич закрыл за мной дверцу, а затем посмотрел на Аню:
– Отцу привет.
Сержант больше не сказал ни слова. Молча залез в «бобик», хлопнул дверью, и уже через несколько секунд машина исчезла за углом дома. Я остался стоять на месте. Голова гудела от вопросов без ответов, и я поднял взгляд на Аню.
Она смотрела на меня. Ее глаза – светлые, как июльское небо, вдруг потемнели, стали тяжелыми, словно на горизонте собирался грозовой фронт. В них бился страх, и он перешел на меня, как вирус.
– Сергей, твое лицо… твой глаз… он совсем закрылся, – выдохнула она.
Я коснулся щеки. Кончиками пальцев чувствовалась натянутая кожа, как будто кто-то подложил под нее камень. Гематома налезла на глаз, оставив мне лишь тонкую щель, через которую я едва мог видеть.
– Пройдет, – пробурчал я.
Аня сделала шаг ближе.
– Бровь. Ее надо обработать. Иначе будет плохо. Даже зашивать придется. Давай я вызову скорую?
– Нет, не надо скорую. Как-нибудь сам справлюсь. Правда.
– Но Сергей! – тяжело вздохнула она. Затем скрестила руки на груди, как будто это могло заставить меня передумать. – Какой же ты упрямый!
Этот ее взгляд… в нем была сила. За ним я рассмотрел, что у Ани был внутренний стержень. Она добавила:
– Ладно, тогда поднимешься ко мне. Я тоже зашивать умею.
– А как же отец?