– Сегодня он на сутках. Мама до вечера на работе.
Слова «Тогда квартира в нашем полном распоряжении» чуть не слетели с моих губ, но я успел проглотить эту фразу, стиснув челюсти так, что зубы заныли.
– Ты мне лучше скажи, что это только что было? – спросил я, кивнув в сторону «бобика».
Вопрос повис в воздухе. Даже ветер замер, ожидая ответа. Она опустила глаза, ее щеки порозовели.
– Не все же тебе меня выручать. Теперь моя очередь, – едва слышно проговорила она, и ее голос звучал хрупко, как тонкий хрусталь.
– Не понял.
– Я уговорила Виктора Андреевича тебя отпустить, – продолжила она, не поднимая глаз. – Он друг отца. Пошел мне навстречу.
Я хмыкнул, чуть не рассмеявшись, но получилось как-то резко, почти зловеще.
– А заверял, что не может нарушать закон! – возмутился я.
– Ну не мог же он при сыне члена горкома тебя отпустить, – пожала плечами Аня, как будто это объясняло все на свете. – Савельев, между прочим, второй секретарь.
– А как зовут его сына?
– Валентин, – сказала она, помедлив. А потом добавила: – Ну, так что? Будем тебя зашивать?
Она подняла на меня глаза и словно нечаянно, коснулась моей руки. Я почувствовал, как электрический ток пробежал по моему телу. В этот момент все вокруг потеряло значение: и рана, и Виктор Андреевич, и Валентин, и мой телефон в его кармане. Были только мы двое, стоящие друг напротив друга.
– Пошли, – сказал я.
Мы вошли в подъезд и стали подниматься по лестнице. Аня впереди, я сзади. С каждым шагом я все сильнее ощущал, как мои мысли скользили в интимную сторону. В какой-то момент я поймал себя на том, что смотрю на ее фигуру. Пальто повторяло каждый изгиб... Было на что посмотреть, и воображение, как голодный пес, тут же бросилось вперед, уводя меня к мыслям, от которых было трудно отмахнуться. Чтобы не дать себе утонуть в них окончательно, я выдавил из себя вопрос:
– А те бродячие псы на тебя больше не нападали?
– К счастью, нет. Исчезли совсем.
Мы поднялись на четвертый этаж и остановились у средней двери. Аня пошарила в сумке, выискивая ключи. Спустя миг она отворила дверь, впуская нас в уютное пространство советской квартиры. Запах домашней выпечки смешался с ароматом ее духов.
– Так, я в ванну. Надо руки помыть. А ты проходи на кухню, скоро буду, – сказала она.
Я замер, наблюдая, как она стягивает с себя пальто, обнажая изящные запястья. Аня повесила его на вешалку. Невольно мой взгляд скользнул ниже по ее фигуре, и я поймал себя на том, что задерживаюсь а ней чуть дольше, чем следовало бы. Аня нагнулась, чтобы снять ботинки, и передо мной открылся вид, который заставил мое сердце забиться чуть быстрее. Я сглотнул, чувствуя, как по телу пробегает волна возбуждения. Я резко отвел глаза, притворившись, что меня больше интересует эта прихожая.
Квартиры такие я знал до мелочей: стандартные, безликие. Двери в комнатах и кухне аккуратно выстроились вдоль узкого коридора. Этот тип жилых площадей был мне знаком до боли. Сорок восемь квадратных метров для жизни в бетонной коробке. В такой я когда-то рос. И, кажется, в такой же жил любой, кто вырос в провинциальном городе, где жизнь словно застряла во временной петле.
– Не стесняйся, Сереж. Раздевайся, проходи, – услышал ее голос из ванной.
Я медленно расстегивал пуговицы на пальто, никуда не торопясь. В квартире тишина, только из комнаты доносилось стук часов. Аня тихо закрыла за собой дверь. Сняв пальто, я повесил его на вешалку, портфель поставил рядом на пол. Стянул ботинки и отправился на кухню.
Кухня оказалась скромной. Небольшой стол у стены, потрепанный пузатый холодильник, плита с пожелтевшей эмалью, на подоконнике – цветы в горшках, вечно пыльные, но живучие.
С холодильника негромко мурлыкал радиоприемник. Я подошел ближе. Аппарат был серо-черного цвета, с гордой надписью «Йошкар-Ола». Сверху у него была ручка для переноски. Переключатель – колесико, потертое от использования. Голос диктора звучал буднично, но говорил он о переменах: о новой Конституции, которая была принята пару месяцев назад на внеочередном съезде VIIсессии Верховного совета СССР девятого созыва. Сменила она старую, «сталинскую».
Щелчок двери, шорох шагов – Аня вышла из ванной. Я обернулся, заметив, как она ловко и без лишних движений расставляет на столе перекись, вату, черную нитку с иголкой. Я опустился на табурет.
– Ты когда-нибудь это делала? – спросил я, не своя глаз с ее рук. Она аккуратно смачивала вату перекисью.
– В каком смысле?
– Зашивала человека?
– Нет, – коротко ответила она, даже не подняв голову.