– У тебя скальпель, у меня нож. Давай посмотрим, кто кого? – произнес он, растягивая губы в жутковатой ухмылке. В его глазах плясали отблески какого-то нездорового возбуждения. Казалось, он уже видел, как кровь стекает по лезвию, как плоть поддается острому металлу.
– Мальчики, вы с ума сошли?! – взвизгнула Ира, ее голос прорезал ледяной воздух. – Хватит!
Банда затормозила, вынуждая остановиться и нас. Лед под коньками противно заскрежетал. Я бросил взгляд на Михаила. Тот вжал шею в плечи, и был похож на черепаху, которая испугалась приближающейся опасности. Его глаза бегали, полные ужаса. Ну да, чего еще было ждать от пианиста? Руки, привыкшие к клавишам, вряд ли были способны на что-то большее, чем исполнение сонат. Огневой поддержки не будет. Снова я один против троих.
Силы были слишком неравны. Как ни крути, трое против одного – это нечестно. Силой вернуть телефон не получится. Нужен был другой подход. Но какой? В этот момент Валентин схватил Аню за руку, грубо дернул и покатил ее к краю катка. Там, у самого борта, он развернул ее к себе лицом и прижал своим трясущемся брюхом к деревянному ограждению. Аня дернулась, попыталась вырваться, но он держал ее крепко, как клещ, впившийся в плоть.
– Отпусти!
Он стал что-то ей шептать, его дыхание, должно быть, обжигало ее лицо своим смрадом. А затем его руки скользнули за спину Ане и сжали ее ягодицы. Сжали с такой силой, что, казалось, могли оставить синяки.
– Ай! Убери руки!
Но Валентин, казалось, не слышал. Он был в своем мире, в мире похоти и безнаказанности. В мире, где он считал себя хозяином положения. Но он ошибался. Очень сильно ошибался. Потому что в этот момент что-то щелкнуло и во мне. Что-то темное, что-то страшное, что обычно спит глубоко внутри, проснулось. И это было… нехорошо.
Я уже рванулся было на помощь, но передо мной, выросли Цыган и Рыжий. Цыган медленно, с каким-то змеиным изяществом, провел лезвием ножа в воздухе прямо передо мной. Лезвие блеснуло тусклым отблеском под тусклыми лампами, освещавшими каток.
– Рыпнешся, порежу, – прошипел он, и в его голосе слышалось что-то неживое. Словно говорил не человек, а кукла, в которую кто-то вложил чужие слова.
– Милиция! – вдруг заорала Ирка во все горло, ее крик эхом разнесся по катку. – Убивают!
Цыган тут же сунул нож обратно в карман и злобно прошипел:
– Тише ты! Не ори, дура!
– Милиция! – продолжала кричать Ира.
К нам, рассекая лед, подкатился крепкий мужчина в грубом, колючем свитере из овечьей шерсти. Я видел его на выдаче коньков. Администратор, видимо. Запомнил его из-за странного сочетания: пышные, как у Деда Мороза седые усы и густые, черные брови, словно нарисованные углем. Брови, которые делали его похожим… на самого дьявола.
– Что у вас тут? – спросил он, окинув нас цепким, пронзительным взглядом. В его глазах не было ни капли добродушия. Он сразу, как опытный охотник, оценил обстановку, сложив в уме этот нехитрый пазл. Нахмурился, его взгляд, словно луч прожектора, остановился на Валентине.
– Так, пацан, а ну отошел от девчонки! – рявкнул мужчина. – И вы от них тоже, – добавил он, уже обращаясь к Цыгану и Рыжему.
– Я понял, дядь, – пробормотал Валентин, моментально отпустив Аню. Его руки, еще секунду назад сжимавшие ягодицы, теперь были подняты в примирительном жесте. Он подъехал к своим дружкам.
– Я тебе не дядь! – отрезал администратор. – А ну, брысь со льда! Шантрапа! – последнее словно он выплюнул, будто косточку от вишни.
– Э, а вот грубить не надо, дядь, – пропищал Валентин. – Мы тут катаемся, как и все.
– Я тебе еще не грубил, сосунок, Или брысь со льда, или я вам головы пооткручиваю! – закончил он, и его голос прозвучал, как удар хлыста.
Применять силу, он, конечно же, вряд ли был готов. Сказал это просто, для эффекта. Чтобы припугнуть. Но банда интерпретировала это по-своему.
Цыган ядовито ухмыльнулся, обнажив кривые, желтые зубы. В его глазах, будто угли в печи, разгорелся гнев. Гнев тупой, слепой, готовый вырваться наружу в любую секунду.
– Что ты нам сделаешь, старый пердун? – прорычал он. – Ну, давай, попробуй, открути. Пару дырок я успею в тебе пробить. – И то ли от ослепившей ярости, то ли из-за природной тупости, он снова вытащил нож.
Аня невольно поджалась ко мне поближе, вцепившись в мою руку. Ирка тоже прижалась, с другого края. Лишь Михаил стоял в одиночестве, как заброшенный фонарный столб посреди ледяной пустыни. Его лицо было бледным, а глаза полны ужаса.