Ветер поднялся. Словно взбесился, с цепи сорвался. Он нес по тротуарам колючий, злой снег и бросался им прямо в лицо, точно горстями. Завывал, будто жаловаться на что-то. Людей заметно стало меньше. Сдуло их, как пыль с дороги. И в парке, и напротив «Марса». Даже на миг мне стало жутко. Не то чтобы страшно, нет. Скорее… неуютно. Как будто ты один в пустом кинотеатре после последнего сеанса. Казалось, я был в этом парке совершенно один. Совсем один. Как последний человек на Земле.
Пришел он действительно один. Но я решил повременить. Лучше перебдеть, чем недобдеть, как говорится. Валентин кружил на месте встречи, как неприкаянный, один, руки в карманах пальто, воротник поднят. Ежился от ветра. Минут через десять в поле зрения появился Цыган. Подошел к Валентину. Перебросился с ним несколькими фразами. Они озирались по сторонам. Затем подошел Рыжий. Я хмыкнул. Все-таки полезно иногда включать мозг. Меня явно ждала засада. Его дружки ждали где-то неподалеку. И явись я туда, они тут как тут. Гоп-стоп мы подошли из-за угла. Ага. Денег я бы точно лишился. Всех. А без них я здесь – считай, что труп.
Они постояли там еще минут пять, а потом ушли в «Марс». Я поднялся со скамьи и двинулся к кафе. Растопив себе горячим дыханием смотровое окно на стекле, заглянул внутрь. Там, в полумраке, копошились неясные, зыбкие тени.
Думай, Серега. Думай.
И тут из кафе вынырнул парень. Одетый в пальто, такое же бесформенное и серое, как бетонная плита, и в шапку-ушанку, из-под которой торчали клочки волос. На носу – очки в черной, массивной оправе, делавшие его поразительно похожим на Шурика из старого советского фильма. Но был один нюанс, одна жутковатая деталь, которая придавала этому сходству зловещий оттенок. Лицо. Оно было одутловатым, багровым, словно перезрелая слива, готовая вот-вот лопнуть. Лицо, которое кричало – нет, вопило! – о многодневном запое. Он отошел на пару шагов от двери, чиркнул спичкой – звук, резкий и сухой, – и закурил. Дым, сизый и вонючий, потянулся вверх, растворяясь в холодном воздухе. Я подошел к нему.
– Вечер добрый, – сказал я, стараясь, чтобы голос звучал как можно непринужденнее. – Товарищ, не хочешь подзаработать?
Он посмотрел на меня мутными, покрасневшими глазами. В них плескалось… удивление? Вроде того.
– Кто ж не хочет-то? – ответил он. Голос был прокуренный, с металлическим звуком.
Ешкин крот! Этот Шурик или как его там зовут – алкоголик, с его опухшим лицом и пустым взглядом, казался сейчас единственной ниточкой, за которую можно было ухватиться в этом кошмаре, чтобы все разрулить.
Я кивнул на дверь кафе.
– Там, возле входа, есть телефон. Рабочий?
– Рабочий, – проскрипел Шурик, выпуская струю дыма. – Только если звонить надо, на кассе разрешение спроси. Они его, бывает, отключают, чтобы всякие… чтоб не баловались по пьяни.
– За столиком трое парней сидят, – продолжал я, чувствуя, как внутри нарастает холодная, липкая тревога. – Один рыжий, другой цыган, третий… полный. Думаю, ты их сразу узнаешь. Вот этого, полного, можешь позвать к телефону? А за это я тебе… – я зашарил рукой в кармане, нащупав смятые купюры. – Пятьдесят рублей дам. – Сразу же зашел я с козырей.
Шурик недоверчиво усмехнулся, кривя рот в подобии улыбки. Он затянулся.
– А что ж ты, товарищ, сам его не позовешь?
– Да тут такое дело… На днях я тут… подрался, ну, в кафе этом. И там мне лучше не показываться. А с этим товарищем нужно вопрос решить, ну, чтобы он заявление в полиц… в милицию на меня не писал. Понимаешь?
Он скользнул взглядом по моему лицу, задержавшись на синяке под глазом.
– А вдруг ты его ножом… того самое?
Я усмехнулся, стараясь придать своему лицу как можно более невинное выражение.
– Да брось, друг. Ну, подрались, из-за бабы, с кем не бывает. Но за это ножом… нет, это перебор. Меня, наоборот, совесть мучает. Много плохого ему наговорил. Хочу извиниться. Сплю плохо. Помоги мне. Всего-то к телефону позвать. Я тебе за это заплачу.