Ее квартира. Стучаться или нет? Если откроет Аня, что ей скажу? «Привет, как дела?». Глупость та еще. Да и нечего сказать, между нами пропасть в сорок лет.
Спустился на площадку между вторым и третьим этажами. То самое место. Здесь мы стояли с Аней. Пыль времен густо осела на этих стенах, но призраки прошлого все еще витали в воздухе. Постоял немного и побрел вниз.
И тут меня словно током прошибло. Бабульки! Они будто стражи этого подъезда. Они же все видят, эти пятеро стражников, все знают: кто женился, кто умер, кто съехал. Для них нет тайн. Они – живые летописи этого подъезда, хранили ключей от всех забытых историй. Может быть…может быть, они смогут мне помочь?
Я вышел из подъезда, и словно невидимый луч прожектора выхватил меня из полумрака. Их внимание, как стая голодных голубей, слетелось ко мне. Впрочем, ничего удивительного. Они меня уже давно держали на карандаше. Я был для них занозой, тенью, скользящей по границе их мирка, ошивающимся типом, от которого жди беды. Преступник? Насильник? Наркоман?
– Доброго дня, – сказал я.
В ответ они пробубнили что-то невнятное, вроде «здрасте», и синхронно кивнули головами. В их глазах не было интереса – только настороженность и глухое недоверие. Они уже все для себя решили.
– Я тут родственников ищу, – начал я, разматывая заготовленную историю, как старую киноленту . – Раньше в этом подъезде жила Анна… в семьдесят седьмом году. Не подскажете, где мне ее искать? Может, знаете куда переехала? Ей сейчас должно быт лет шестьдесят…
Седая-седая бабулька, вся какая-то прозрачная и выцветшая, как старая фотография, проблеяла овечьим голоском, тонким и дрожащим:
– Не припомню такую-ть.
И глаза ее – два мутных стеклышка – смотрели сквозь меня, словно пытаясь разглядеть что-то далеко позади или вовсе ничего. Время для них уже сжалось в одну бесконечную сегодняшнюю вечность, где нет места воспоминаниям о далеком семьдесят седьмом.
– Ты, мил человек, – продолжила она с какой-то даже усталой снисходительностью, – адресом ошибся. Не бывало тут такой отродясь. Петровна, – дернула за рукав соседку, еще более серую и неприметную, – помнишь такую?
– Не припомню чаго-то, – отозвалась Петровна.
– Татьяна Ивановна идет. Она тут с семидесятого живет, – отозвалась тучная бабулька с большой родинкой на подбородке. И крикнула в сторону медленно приближающейся фигуры: – Татьяна Ивановна, помощь ваша нужна! Тут человек родственницу ищет!
Когда Татьяна Ивановна подошла, я повторил ей все точь-в-точь. И в ее глазах, за толстыми линзами очков, мелькнуло что-то… как будто где-то в глубине ее памяти все-таки зашевелился слабый огонек воспоминания.
– Анна… – протянула Татьяна Ивановна, словно пробуя на вкус слово. Кончики пальцев коснулись подбородка, и взгляд ее ушел вглубь, в лабиринты памяти, где архивные записи лежали под вековым слоем пыли.
Я всмотрелся в ее лицо. Что-то знакомое проступило в морщинах, в линии губ, в спокойном выражении глаз. Будто отголосок давно забытого сна. Но зацепиться не удавалось, образ скользил между пальцев, как ртуть. Где я мог раньше ее видеть?
– Вспомнила, – прошептала она едва слышно.
Голос ее был по-старчески тихим, почти беззвучным, но в нем звучало непоколебимое спокойствие, скромность и какая-то скрытая мудрость, проступающая сквозь толщу лет. И тут меня озарило.
Татьяна!
Вспомнил. Голос… это же голос жены Азамата! Время – мастер грима, меняет черты до неузнаваемости, но голос… голос остается ключом, открывающим двери в прошлое. Чуть более хриплый, иссушенный годами, но интонации… те же самые интонации.
Татьяна Ивановна, конечно же, не узнала меня. Одна случайная встреча – сорок лет назад. Этого недостаточно, чтобы меня запомнить на всю жизнь.
– Погибла она, – произнесла она просто, будто сообщила о погоде на завтра. – Давно уже.
Ее слова упали на меня тяжелым грузом, выбивая почву из-под ног.
– Как так погибла? – пробормотал я.
– Авария.
– Когда?
– Давно это было. В восьмидесятом или семьдесят девятом… всем двором хоронили. Все они тогда погибли.
– Все? – переспросил я ошеломленно. – В каком смысле – все?
– Отец ее и мать. Они все вместе в машине были.
На какое-то время меня захлестнула пустота. Звук исчез, мир погрузился в безмолвие. Я смотрел на Татьяну Ивановну, но видел только расплывчатый фон, какую-то размытую картинку. Смотрел сквозь нее, в никуда.
– А вы ей кто приходитесь? – донесся до меня вопрос.
Я молчал, ощущая себя под водой, где звуки теряют четкость, а мысли вязнут в густой толще воды. Вопрос повторился, пробиваясь ко мне на глубину: