– Кто ей будете?
Я мотнул головой. Вынырнул на поверхность и мир медленно возвращал привычное звучание.
– Родственник… дальний.
– Соболезную, – сказала она и медленно пошла к подъезду.
Я побрел вдоль дома, как механическая кукла, без всяких чувств. Опустился на скамейку у соседнего подъезда. Механически потер ладони друг о друга, пытаясь разогнать ледяной холод, сковывающий изнутри.
Семьдесят девятый или восьмидесятый год… Получалось… два года после того самого ужина перед Новым годом. Два года до того, как судьба, захлопнет свою капканоподобную пасть. Вот ведь жуть какая, мать твою. Вот ведь как оно бывает.
Я просидел на скамейке какое-то время, будто приросший. Время растеклось кислотной лужей, потеряв всякую форму. Лицо Ани стояло перед глазами, когда мы укрылись от стаи собак в подъезде…
Оцепенение начало отпускать, и холодная волна смирения уже готовилась захлестнуть окончательно. Но внутри зашевелилось что-то темное, упрямое, несогласное. Бунт. Ведь был шанс. Чертов шанс предотвратить этот кошмар. Предупредить Аню. Один прыжок в прошлое. Один чертов прыжок – и все могло бы измениться.
Просто смотаться… Легко сказать. Допустим, я буду очень осторожен и не попадусь ментам. Что дальше? Как ей скажу, что через два года она со своей семьей погибнет в автокатастрофе? Чем докажу? Нужны пруфы, а их у меня не было. Не скажу ведь, тут такое дело, Ань, я из будущего и пришел в прошлое, чтобы тебя спасти. Как в Терминаторе прям. Ага, смешно.
Так она мне и поверит.
Пруфы, мне нужны пруфы. Я скользнул взглядом по окнам. Где взять доказательства?
По идее, где-то на пыльных полках ЗАГСа должна храниться скорбная запись о смерти. В архивах бюрократической машины советской власти, где каждый вздох и каждый писк фиксировался на бумаге, наверняка остался след той трагедии. Нужно поднимать эти архивные гробища, ворошить пыльные папки, искать запись о смерти Анны и ее семьи. Еще где-то в недрах ОВД могли затеряться какие-от сведения на ее отца. Но кто мне их даст? Я никто. Пыль на дороге. Мне эти данные не получить. Словно стена выросла между мной и прошлым. Но тут в памяти всплыли похороны родителей. Я оформлял все эти чертовы документы после их смерти, делал запись в домовую книгу, дату, месяц, год… домовую книгу, черт возьми! Что-то дрогнуло внутри, слабая искра надежды в царстве отчаяния. Запись в домовую книгу… Вот где может быть зарыта собака.
Если даже в моем времени туда иногда еще вносили какие-то нелепые записи о жильцах, хотя сама домовая книга уже становилась архаизмом, то в СССР, в этом параноидальном раю порядка и контроля, отметку туда проставили сто процентов. Обязательно. Без вариантов. День и дата. Это же СССР, мать его.
Я резко встал со скамейки. Нужно действовать. Я вернулся к бабулькам.
– Не подскажете, кто сейчас живет в восемьдесят шестой?
– Молодые.
– Шумные, караул! – поддакнула вторая, словно эхо.
– Да проститутка она! Охи и ахи каждую ночь!
Дальше бабульки разразились жарким спором, обсуждая в деталях моральный облик жильцов восемьдесят шестой квартиры, а я уже двинул к темному зеву подъезда.
План формировался в голове на ходу, ступенька за ступенькой, по мере того, как поднимался вверх. В лоб требовать домовую книгу – бессмысленно. Никто в здравом уме не доверит ее первому встречному подозрительному типу. Нужно зайти издалека, сыграть роль человека, ищущего родственников. А затем плавно перейти к этой проклятой книге. Лишь бы она вообще существовала в природе, лишь бы сохранилась где-то в пыльных недрах квартиры, не выброшенная за ненадобностью, как ненужный хлам молодыми жильцами. Лишь бы мне повезло.
Снова ее этаж. Ее квартира. Постучал в дверь.
Мне открыла девица. Молодая – лет двадцати, с личиком куклы и губами, раздутыми силиконом. Симпатичная, спору нет, фигурка – выточенная, как у манекена. Одета в обтягивающие лосины, которые обрисовывали каждый изгиб молодого тела, и ярко-оранжевый топ.
– Здравствуйте. Я… я дальних родственников ищу… они раньше жили в этой квартире. Вы… Анну не знаете? Она… жила здесь раньше.
Девица уставилась на меня, как на таракана, выползшего из щели. В глазах – пустота, прикрытая тонкой пленкой скуки.
– Нет, не знакома. Здесь точно таких нет.
– Ей должно быть сейчас около шестидесяти.
– Может, вам у прошлых хозяев спросить? Мы просто два года назад купили эту квартиру.
– А у вас есть их номер? Вы бы меня очень выручили.