— Бабушка, меня среди них не было — сказал Савелий.
— Не было, — сказала старуха, — я признала бы. А смотрю на вас, детки, не потому, что кувшин мне нужен. Хочу знать, живы ли. Как кто идет по дороге в форме, так и смотрю...
Старуха вздохнула, молча зашла в сени, вернулась оттуда, держа в руке кувшин с водой, подала Савелию:
— Пейте.
Савелий не торопясь попил холодной воды, поблагодарил и пошел своей дорогой. Шел и думал, что ошиблась старуха, не местные это были ребята. Местные обязательно завернули бы домой с родителями повидаться, а уж потом решили, как дальше быть. Будь среди них он, Савелий, именно так и поступил бы: как пойдешь, не побывав дома, коль он рядом? (Не знал Савелий, как не знал и Ефим, что «зацепка» действительно есть, но проявится она здесь, на этой земле, через много лет...)
Ефим в знак согласия молча кивнул головой. Не знал он, даже не догадывался, что Савелий еще не определил для себя, как будет искать следы его сыновей. Сейчас Савелий думал об одном: как не лишить старика надежды? Лишишь, значит заживо похоронишь Ефима.
13
...Иосиф за семь лет, как ушел из Гуды и до сегодняшнего дня, когда Катерина увидела его, вообще никого из знакомых, не то что бывших односельчан, не встречал.
На хуторе, конечно же, никто из них не мог появиться, разве что Ефим, это он когда-то рассказал ему о Кошаре, о ее хозяине и как туда добраться.
Знал Иосиф, что однажды, когда началась коллективизация, а в Гуде уже был колхоз, Ефимова Марфа сказала мужу, чтобы тот спустился к Кошаре, посмотрел, что там и как. Время было неладное. В округе мужиков, которые не шли в колхозы, держались своего хозяйства, начали раскулачивать, ссылать в чужие земли. Ссылали семьями, детишек не щадили. Каково там, в Кошаре?.. «Может, пока все уладится, нужно забрать к себе Антоновых меньших ребятишек да внуков, а там как бог даст. Хотя вряд ли кто осмелится отобрать у нас чужих детишек, — рассуждала она. — Люди — не звери».
Безусловно, об Антоне и его семье Ефим рассказал Марфе раньше, чем Иосифу, — от жены он ничего не утаивал, но больше никто в Гуде не знал о Кошаре и ее хозяине.
И хотя к тому времени дружба между Ефимом и Иосифом постепенно угасала, Ефим на всякий случай (мало ли что может случиться с ним в дороге) поведал Иосифу, что поплывет туда.
Иосиф вызвался плыть с ним. Дорога неблизкая, вдвоем сподручней, но Ефим отказал ему, дескать, не надо, чтобы Антон знал, что еще кто-то, кроме его бывшего работника, знает о хуторе, тем более как туда добраться. Даже если Иосиф спрячется где-нибудь на берегу реки, Антон, провожая детишек, обнаружит его. Зачем тревожить хозяина хутора?
Но Иосиф понимал, что совсем по иной причине Ефим не хочет брать его с собой. Помнил Ефим один случай из их давнишней дружбы, когда не помог Иосифу, а ему очень нужна была помощь. Может быть, в ином направлении пошла бы Иосифова жизнь...
Не помог потому, что Текля Ефиму не нравилась. Считал, что не для друга она. Какая-то ветреная, с Иосифом у нее любовь, а на вечерках танцует да заигрывает с другими парнями.
В конце концов догулялась до того, что женщины застали ее с Авдеем в снопах. Сраму-то!..
Иосифу тогда было невыносимо тяжело. Отвернулся он от Теклюшки, ходил как полоумный, не мог вынести такого предательства... А по деревне понеслось: «Текля с Авдеем в срам ушла...» И когда через некоторое время Ефим узнал, что Авдей поведет ее под венец, и сказал другу, что пойдет с ребятами по обычаю бросить свадьбе «зайца» — перегородить дорогу, Иосиф будто не услышал. Сказал это Иосиф Ефиму, надеясь, что тот поймет: пойдет, чтобы Теклюшку последний раз увидеть еще не чужой женой. Ефим понимал это, но не пошел с другом.
На горькое яблоко смолотили тогда Иосифа Авдеевы дружки, бросили окровавленного посреди дороги, и не сказал он тогда, униженный и оскорбленный, Теклюшке, поспешившей к нему, того одного слова, которое она ждала: «Останься... »
С того времени дружба между Иосифом и Ефимом дала трещину, словно лед на реке, и из той трещины сначала повеяло холодком, потом дохнуло колючим холодом, и в конце концов — завьюжило лютой стужей.
Никогда позже Иосиф не вспоминал о том случае Ефиму, не упрекал его. Да и Ефим вел себя так, будто ничего не случилось...
Вот только непонятно было Иосифу, почему за много лет Ефим так и не сказал ему, что сожалеет о былом. Понял бы его Иосиф, утешил, снял бы тяжесть с его души, сказал бы, что нет у него обиды на друга: было да сплыло.
Да и тогда, когда Иосиф вызвался плыть с ним на хутор, мог бы Ефим взять его с собой. Дорога далекая, день по реке в один конец да день назад, вновь сошлись бы, поняли бы друг друга. Значит, не хотел...