Но это было уже слишком. Другие разозлились настолько, что начали ругаться, лидер группы пыталась всех утихомирить, и это было похоже на старую политическую борьбу: «Успокойтесь, мы же договорились не соглашаться, и давайте снова сосредоточимся на Кливе».
Но немного погодя, какой-то парень шагнул вперед и почти все в группе начали тяжко вздыхать. Он оценил это по достоинству. Презрение придавало энергии, его эмоции кричали, когда он излагал свое собственное видение жизни, без психологических воздействий.
– Я не воспринимаю записанные слова, – констатировал он.
– И как это понимать? – поинтересовался Клив, – ты не читаешь или не пишешь?
– Ни то, ни другое, у меня нет такого знания, – ответил парень.
Странно, как в наше время возможно быть неграмотным? Это звучало как-то причудливо.
Далее, седой даме все-таки удалось прикоснуться к вновь прибывшему. Только на мгновение Клив почувствовал давление пальцев, когда она терпеливо пояснила: «Наш Лорен, подвергся воздействию на мозг. По общему мнению, он может только распознавать буквы и некоторые из звуков».
«По общему мнению» – было самым важным моментом, в этой информации.
«Но мы ему не верим», – признала какая-то девушка.
Но это только ободрило истинно верующего. Выглядя и звуча как все остальные, за исключением конкретных слов, которые он использовал. Когда Лорен начал вещать, он принял позу гордого оратора: «Я живу без вспомогательных уловок и дополнительных средств, вот уже десять тысяч лет. И вот почему я здесь, единственный непорочный верующий».
И разразилась тогда, великая битва.
Никто и не заметил, как Кливу удалось ускользнуть в изумрудные папоротники. Он отдалялся от группы до тех пор, пока не перестал их слышать. Внезапно перед ним на тропинке приземлился орел, с восседавшим на нем гиббоном, оба поклянчили монетки, и поскольку здесь ничего реального не было, он дал им то, чего они просили – цифровую безделушку, которую гиббон мгновенно проглотил, таким образом безопасно сохранив ее в животе.
Клив еще прошел немного дальше в Марсианскую глушь. Однако, как это и случается всегда, если находишься в дешевой модели нубибуса, все начинает выходить за рамки любого нарисованного мира. Папоротники приобрели желтовато-бледный вид, а земля размягчилась настолько, что каждый шаг как будто приземлялся на подушки, а голубое небо за секвойями уже и забыло, каким оно должно быть голубым, на самом деле.
Дуби сидела на полу крошечной квартирки, устав от плача, но уже не в той стадии гнева, чтобы встать навстречу, наконец-то вернувшемуся Кливу.
– Ты не ходил к своей сестре, – через всхлипы, начала она свою тираду.
У них было всего два стула, он сел на ближайший, несмотря на то, что этот стул предпочитала Дуби, казалось она не заметила этого.
– Я начала тревожиться, – продолжала она, – когда ты не пришел вовремя домой и я позвонила этой ужасной женщине. Ну почему твоя сестра, так сильно ненавидит меня?
– Потому что ты была груба с ней, – пояснил он.
– Это когда?
– Я не помню, – ответил он, – но помнит она. Это был день, когда вы двое встретились и ты сказала ей пару ласковых слов… неважно каких, сейчас это не имеет значения. Суть в том, что теперь она никогда эти ласковые десять секунд, не забудет.
Дуби была больна от горя. Как чудесно!
– Итак, ты позвонила моей сестре, и она меня не видела. Не так ли?
– Мне показалось, что ты бросил меня, – сказала Дуби.
– Я не исключал этого варианта, – произнес Клив.
– Так значит ты вернулся за вещами?
– Возможно, но я пока еще не решил.
Это широкое тело напряглось, а затем безнадежность победила. Старая спортсменка, казалось превратилась в пасту, мягкую и готовую потечь. И вот самый слабый голосок за всю ее жизнь сказал: «Я не буду с тобой драться, если ты захочешь уйти».
Клив отбросил стул на грязный ковролин. Они сидели вдвоем, скрестив ноги, не столько лицами друг к другу, сколько к третьему углу аккуратного треугольника. Клив, по-прежнему глядя в эту пустую точку, произнес:
— Я пообщался на Марсе с незнакомцами и многое понял.
– Полезное для тебя? – спросила она. Клив не ответил.
– После этого я отправился к сестре, что кстати и произошло как раз после твоего звонка ей.
Продолжая сверлить взглядом, тот самый кусочек пространства, он промолчала.
– Как я и планировал, я собирался восстановить другой нуль-накопитель, который располагался у нее.
– Мне жаль, – промолвила она. А затем добавила: «Я вспомнила, что я сказала твоей сестре в ту самую встречу».
– И что?
– А то, что она слишком хорошенькая, чтобы когда-либо быть недовольной и неудовлетворенной, из-за каких-нибудь пустяков.
– Вот ей и не понравились те слова.
– Думаю, что это не так.
– В любом случае.
Мгновение сменилось еще несколькими мгновениями и в этой связке не было ничего запоминающегося. А затем Клив уронил какой-то небольшой механизм на грязный ковер, между ними.
– Что это?
– Старый интеллектуальный архив, – пояснил он, – мой единовременный архив.
– Я обнаружил его, лежащим рядом с поврежденным нуль-накопителем. Я уже и забыл, что положил его туда, или что он вообще когда-либо существовал. И знаешь что, Дуби?
– Нет, а что я должна знать?
– Поскольку это было не трудно сделать, я подключил эту старую модель к своему новому архиву. Всего один клик. Представляешь, это все что потребовалось. В течение последних одиннадцати лет, он создавал резервные копии моего нуль-носителя для хранения информации, по терабайту за раз.
– Одиннадцать лет? – переспросила она.
– Да.
Она уставилась на него с надеждой, погребенной под страхом чрезмерного оптимизма:
— А было ли место на этом старом накопителе, в течение такого долгого времени?
– Едва-едва.
– Так ты теперь сможешь вернуть свои воспоминания? – вопросила Дуби.
На что Клив ответил:
— Я никогда и не терял своих воспоминаний, дорогая. Это всего лишь большой мир, состоящий из крошечных, крошечных отрезков времени.
Стая
© Pack by Robert Reed, 2011
© Переведено с английского by Genady Kurtovz, январь 2022 год.
Он стоял перед моим замком, заглядывая в окна. Когда я вышел, он так низко поклонился, что коснулся челюстью пластиковой травы. Затем спросил, можно ли ему остаться.
– Я могу быть тебе полезен, – проинформировал он.
– Ага, за исключением того, что ты всего лишь пёс, – подметил я.