— А зовут?
— Таюнэ, — твердо повторила она.
Русская девушка улыбнулась и сказала:
— Правильно, фамилия твоя Таюнэ, а имени у тебя, значит, нет. Вот и давай вместе выберем тебе имя.
— Зачем? — пожала плечами Таюнэ.
— Ну как — зачем? У всех людей должны быть и фамилия и имя, — приятным голосом объяснила девушка. — Это раньше у вас имен не было, а теперь в поселке все ребята с именами — Коля, Саша, Петя… Ваш председатель колхоза Айван тоже взял себе имя, даже отчество. Ты ведь как его зовешь, Иван Петрович?
— Зачем? — удивилась Таюнэ. — Айван зову.
— Нет, так не годится, тебе обязательно надо взять имя. Например, Нина. У вас и заведующая школой Нина Павловна, будете тезками. Хочешь стать Ниной?
— Не хочу, — качнула головой Таюнэ. — Зачем две Нины в поселке? Путать будут.
— Ну, хорошо, давай другое придумаем. — Девушка на мгновенье призадумалась, потом сказала: — Например, Руслана. Как раз подходит тебе: ты русая, светлая. И потом, оно у Пушкина есть. Помнишь сказку о Руслане?
— Не помню, — ответила Таюнэ.
— Разве в школе не учили? — удивилась девушка.
— Я в школу не ходила, — насупилась Таюнэ.
— Как, совсем? Почему?
— Потому — работать надо, — строго ответила Таюнэ.
— Да-а, нехорошо твои родители сделали. Хоть немного, а надо было поучиться, — покачала головой девушка.
— Их море давно забрало, — сердито ответила Таюнэ. — Меня тогда хороший старик в свою ярангу брал. Теперь он умер, я сама живу.
— Ах вот что, — сочувственно сказала девушка. Помолчала, спросила: — Так хочешь стать Русланой?
— Пускай будет, — кивнула Таюнэ.
— Значит, так и запишем: Рус-ла-на, — сказала девушка, обмакивая перо в чернила.
— Рус-ла-на, — повторила за ней Таюнэ и серьезно сказала: — Пиши.
Так третья Таюнэ стала Таюнэ Русланой.
2
Вчера Таюнэ прошла на легкой моторной лодке километров пятьдесят по бурной речке, переночевала в избушке, а сегодня весь день разбрасывала на своем охотничьем участке моржовое и нерпичье мясо — подкормку песцам и лисам. Мясо было тухлое, с крепким душком, но зато это была верная гарантия того, что звери издалека учуют его запах и, насытившись им раз-другой, приживутся на участке, а зимой хорошо пойдут в капканы.
Участок этот был самым дальним в колхозе. Долгое время охотники упорно отказывались от него — не хотели проводить длинную зиму в одинокой избушке на отшибе от поселка и семьи. То ли потому, что Таюнэ была одинока, то ли потому, что председатель Айван знал ее безотказность в работе, он предложил ей взять этот участок, и она согласилась. Всю прошлую зиму она провела на участке, поймала в капканы сто песцов и двадцать жарко-огненных лисиц — такого урожая пушнины никто еще не снимал в колхозе.
Участок остался за ней и в этом году, и Таюнэ уже третий раз за лето приезжала сюда подкармливать зверюшек.
Сейчас она возвращалась в избушку, весело размахивала пустым мешком и во весь голос горланила песню, придумывая на ходу слова:
Песня была бесконечно длинной. Но все, о чем распевала Таюнэ, было правдой. Солнце действительно устало скатывалось за горизонт, и отгоревший день уступал место светлому вечеру. Река действительно о чем-то бормотала с притихшим разнотравьем, и рыбы, резвясь на закате, громко всплескивали в воде. В село действительно приехала новая учительница Оля. Она и вправду любила петь на клубной сцене и вправду подарила Таюнэ пестрое ситцевое платье.
Платье было модное, колоколом, и очень нравилось Таюнэ. В селе она не решалась надевать его, боясь попасть на язык местным насмешницам. Но, собираясь на участок, она положила в мешок с едой и это платье, и новые туфли на легкой, плоской подошве, и даже шелковые чулки. Добравшись до избушки, она первым делом быстро сбросила с себя меховой керкер и надела на себя все, что привезла.
А чтобы совсем стать похожей на учительницу Олю, расплела мелкие косички и накрутила волосы на бумажки, как делала Оля, чтобы получились локоны.
Вот в таком преображенном виде Таюнэ второй день носилась по участку, разбрасывала на видных и в укромных местах подкормку и от избытка каких-то непонятных чувств распевала обо всем, что видела.
Таюнэ закинула мешок в сараишко, прилепленный сбоку к избушке, взяла в сенях мыло и чайник, побежала к реке. Забравшись в лодку, долго умывалась журчливой холодной водой, тщательно намыливая лицо и руки. Потом зачерпнула в чайник воды, вернулась в избушку, подожгла сухой тальник в железной печке, вскипятила воду и напилась сладкого до липкости чаю с твердыми, как камень, медовыми пряниками.
Покончив с ужином, она зажгла керосиновую лампу, поставила ее на оленью шкуру, разостланную на полу, уселась поближе к лампе и раскрыла букварь.
Недели две назад учительница Оля дала ей букварь, показала буквы и прочитала слова на первых трех страничках. Теперь Таюнэ не расставалась с букварем, выучила наизусть эти странички и по нескольку раз на день бодро повторяла написанное. По-русски она говорила плохо, поэтому все слова получались у нее твердыми, с характерным гортанным акцентом, как у всех чукчей.
— Мам-ма!.. Шур-ра!.. — громко чеканила она по слогам. — Миш-ша! Школ-ла!.. Миш-ша и Маш-ша идут в школ-лу!
То, что было написано дальше, чтению не поддавалось. Буквы там были так перепутаны, что Таюнэ, как ни приглядывалась, не могла найти знакомых «маму», «Мишу» и «школу».
Зато дальше шли интересные картинки. Таюнэ подолгу разглядывала их. Картинки были разные: одни понятные, другие вызывали сомнение, а третьих она совсем не понимала.
Вот, например, большой гриб на толстом корне. Или вот сидит медведь, отворотив в сторону морду. Тут все ясно — в тундре сколько хочешь растет грибов и сколько хочешь бродит медведей. Или вот стоит зверь с рогами, чуть-чуть похожий на оленя, но совсем не олень. С этим зверем тоже все в порядке — Таюнэ видела такого странного оленя в кино: зовут его коровой, она дает людям густую белую воду, и люди пьют ее вместо чая или речной воды. Деревья, лошади, яблоки, поезд — все это растет, живет и бегает на других землях, которые показывает в клубе киномеханик Андрюша, и все это не вызывает у Таюнэ недоверия.
Но вот идет на длинных ногах и не олень, и не лошадь. На спине у него две маленькие сопки, а в яме между ними сидит человек. И Таюнэ никак не может понять, что это за зверь и почему у него яма на спине.
«Порченая картинка», — решает Таюнэ.
Пролистав букварь до конца, она снова открывает первые страницы и снова старательно, с придыханием, скандирует:
— Мам-ма! Шур-ра! У Шур-ры мам-ма!..
Решив наконец, что пора спать, она прячет букварь под оленью шкуру, поправляет свою постель из шкур на полу. Снимает туфли, вытирает их ладошкой, ставит к стене. Снимает чулок. Но вдруг, передумав, опять натягивает чулок, идет к окну, занавешенному чернотой ночи, и внимательно разглядывает себя в темном стекле. И неожиданно начинает кружиться вокруг железной печки и громко распевать:
Она оборвала песню и насторожилась. Ей показалось, будто где-то кричит человек. Вот, опять… Но теперь крик человека заглушило волчье рычанье. Даже не подумав о том, откуда среди ночи близ избушки мог взяться человек, Таюнэ схватила со стены винчестер, выбежала в одних чулках на двор и что есть духу понеслась вдоль берега. Несколько раз она выстрелила на ходу, посылая пули не слишком высоко, но и не слишком низко над землей, зная, что, испугавшись близкого выстрела, волк бросит свою жертву.