Леонор пересек улицу, оставив американского парня на перекрестке.
А вот и здание атомного центра. Было уже очень поздно, и Леонору показалось странным, что возле высокой каменной ограды стояли какие-то люди. Их было немного, всего человек пятнадцать – двадцать, но держались они группой, а в середине кто-то поднимал фанерный щит, на котором было написано «Свободу от атомной опасности!»
Леонор хотел было пройти мимо, прямо к воротам проходной, но его вдруг окружили плотным кольцом.
– Вы отсюда? – спросил кто-то.
– Зачем вы работаете здесь?
– Какое ваше дело, где я работаю.
– И вас не мучают угрызения совести?
– Это когда убивают людей и считают, что так и нужно.
– Я никого не убивал и не собираюсь убивать.
– Но вы работаете здесь. Значит, вы содействуете тем, кто намеревается совершить убийство.
Леонор вышел из круга, остановился и произнес усталым голосом:
– Вот что, ребята. Если бы таких, как я, было много, никогда никаких убийств не было бы. Не было бы ненависти и алчности, необузданных страстей и страха, кровожадности и безумия. Это они порождают все ваши несчастья. Ваши любовь, страсть, тщеславие, страх, борьба за существование, инстинкт размножения и жажда наживы – вот причина ваших войн и кровопролитий. Прежде чем стать свободным от атомной опасности, вы должны освободиться от своих пороков. Боюсь, что это вам не удастся. Вряд ли ваша фанера с лозунгом поможет. Спокойной ночи. Стоять ночью перед стеной просто глупо. Идите отдыхать.
Леонор вошел в ворота, а толпа людей проводила его полными ненависти и презрения взглядами. Леонор всю ночь напролет рассчитывал новый тип взрывного устройства для нуклоновой бомбы нового типа.
V
– Как он до этого додумался? Как? – снова и снова спрашивал себя Эдвард Геллер, нервно шагая из угла в угол своего кабинета. Большие стенные часы пробили два часа, и одновременно на его письменном столе зазвонил телефон.
– Да? Я, Геллер. Сейчас я поднимусь. Что? Вы ко мне? Милости прошу.
Он быстро поправил галстук, кое-как привел в порядок разбросанные на столе бумаги и стал ждать прихода директора, Роберта Гудмейера.
Гудмейер пришел не один, а вместе с отставным немецким генералом Кеглем, который вот уже несколько дней, как он говорил, «гостил в Америке».
При виде начальства Геллер утратил свое обычное надменное выражение, и со стороны, если бы не было известно, кто он такой, можно было бы подумать, что это обыкновенный чиновник. На его желтом, морщинистом лице появилась тонкая заискивающая улыбочка.
– У меня для вас сюрприз, господин Гудмейер. Вы можете свободно заключать с правительством контракт на новую ядерную установку мощностью, скажем, в пятьсот мегатонн.
– Я это уже знаю, – небрежно бросил Гудмейер. – И мой коллега герр Кегль об этом знает. И вся фирма знает. Все, до последнего лифтера. Вот это-то меня и беспокоит.
Геллер застыл с открытым ртом.
– Послушайте, Геллер. Что вы знаете об этом феноменальном парне по имени Леонор? Он совершенно не понимает, что такое военная тайна.
Геллер на мгновенье задумался и ответил:
– Таких, как он, на моем веку еще не было. Именно он и предложил новый метод использования свободных нуклонов. Просто невероятно!
– А вам известно, профессор, что парень ненормальный?
– Что-о-о?
– Ненормальный. Не то чтобы идиот, а скорее… как бы вам сказать…
Гудмейер вопросительно посмотрел на Кегля.
– Урод, – подсказал вице-директор фирмы.
Эдвард Геллер испуганно присел на край стула. Герр Кегль, как бы успокаивая Гудмейера, пояснил:
– Такое среди ученых бывает. Например, у французского математика Блеза Паскаля до конца его жизни не зарастало темя. Говорят, там, в мозгу, был еще и нарыв. А у Пастера вообще не хватало половины мозгов…
– Может быть, вы объясните мне… – пролепетал Геллер.
Ни слова не говоря, Гудмейер вытащил из бокового кармана какой-то предмет в виде трубки и протянул его физику.
– Откровенно говоря, я в этом ничего не понимаю. Но те, кто разбирается, я имею в виду врачей, говорят, что здесь черт знает что.
Предмет оказался не чем иным, как свернутой в трубку рентгеновской пленкой. Когда Геллер рассматривал ее на просвет, его руки слегка дрожали.
– Я ничего не вижу…
– Эту пленку мне передала мать Леонора. Вернее, не мне, а моей дочери Эльзе. Мы собирались в Америку, и она пришла к нам и сказала: «Я очень вас прошу обратить внимание на здоровье моего сына. Дело в том, что в детстве он страдал головными болями, и ему тогда сделали этот снимок. Врачи говорили, что с возрастом все будет в порядке».