На перекрестке к нам подлетела толпа мальчишек и наперебой стала что-то кричать, а один из них даже попытался спеть жалобную песенку.
— У вас мелочь есть, — спросила Аданешь.
Я покачал головой.
— Зыр-зыр еллам, — крикнула она в окно, и мальчишки нехотя отстали.
— Что это значит? — полюбопытствовал я.
— «Мелочи нет».
Мы въехали в квартал, сплошь состоящий из бесчисленных лавчонок, больших и маленьких, старых, покосившихся, и новеньких, совсем недавно построенных. Толпы людей медленно плыли по узким проулкам. Словно гигантский живой организм, рынок шевелился, наполняя окрестности гулом тысяч голосов.
— Маркат очень большой, — предупредила Аданешь. — Вы знаете, куда идти?
К нам подбежал грязный сопливый мальчишка в лохмотьях.
— Забанья? — крикнул он.
— Иши, — ответила Аданешь. — Сторож. Машину покараулит, — пояснила она мне.
— А что такое «иши»?
Аданешь рассмеялась.
— «Иши» — это значит «хорошо» или «ладно». В общем, выражение согласия. Ну что, идем?
— Иши, — ответил я.
На рынке мы довольно быстро отыскали нужного лоточника. Помогла карта, нарисованная Семеном. Молодой парень, по имени Тулу, сначала не хотел с нами разговаривать, но когда Аданешь показала ему мятую купюру достоинством в пятьдесят быр — так называются эфиопские деньги, — он позвал нас в каморку за прилавком и с жаром стал что-то шептать моей спутнице, время от времени, замолкая и прислушиваясь. Аданешь внимала не перебивая, а когда Тулу закончил, сунула ему в руку купюру и, кивнув мне, вышла.
— Дело — дрянь, — сказала она, когда мы возвращались к машине. — Похоже, мои самые худшие предположения оправдались, и за этим действительно стоит Берхану.
— Почему вы так решили? Это вам торговец сказал?
— Не совсем. Он сказал, что в тот же день на рынке пропали еще две или три девочки. Местные.
— А разве их не мог похитить кто-нибудь другой?
— Александр… Простите, Саша, если здесь людей похищают, то только по указке одного человека — Берхану. По крайней мере, пока было именно так. Надо купить что-нибудь в дорогу.
— В дорогу? — переспросил я.
— Часах в пяти езды отсюда находится озеро Лангано. Тулу сказал, что там, в деревне Лама, располагается один из подпольных складов Берхану. Я не уверена, сможем ли мы его там застать, но, по крайней мере, на какую-то информацию можно рассчитывать. В любом случае, это пока единственная ниточка. Кстати, надо заехать к нам в управление и сделать вам вид на жительство, а то в дороге могут возникнуть проблемы.
Аданешь остановилась возле лотка с всевозможными сумками.
— Давайте купим пару рюкзаков или дорожных сумок, — предложила она. — На всякий случай. Тем более, мне мелочь нужна, чтобы расплатиться с забаньей.
Я удивленно поднял брови.
— С мальчишкой, который машину сторожит, — пояснила Аданешь, увидев мое замешательство.
В управлении пришлось проторчать почти час, пока, наконец, мне вынесли бумажку, испещренную эфиопской вязью, среди которой только в одном месте мое имя было вписано латинскими буквами. Наспех сделанная фотография получилась ужасной, но моя физиономия на ней была узнаваема, а это главное.
Потом мы заскочили в небольшой магазинчик, где Аданешь набрала целую корзину продуктов, а меня попросила взять несколько больших, литровых, бутылок местной минеральной воды «Амбо». Я решил прихватить еще бутылочку вина, так, на всякий случай. Должен признаться, что даже эта небольшая лавчонка приятно поразила меня изобилием продуктов, а в особенности фруктов и овощей. Москва семидесятых хоть и считалась вполне обеспеченным городом, но теперь явно проигрывала в моих глазах даже Эфиопии. Стыдно признаться, но это было именно так. Сперва рынок «маркат», где я был наповал сражен количеством продаваемого и покупаемого, мои югославские джинсы совершенно не смотрелись на фоне подделок а-ля «Ли» или «Левайс». В глазах рябило от сотен тысяч шмоток. Я даже попытался представить реакцию какой-нибудь своей подружки, хотя бы Вероники, попади она сюда.
И, наконец — продуктовая лавка с ее, не поддающимся перечислению, ассортиментом витаминосодержащих вкуснот. Особое чувство я испытал, увидев гигантскую гроздь бананов. Совсем недавно, буквально за месяц до моего отлета из Москвы, я наткнулся по дороге домой на очередь за бананами. Раз в год этот экзотический фрукт завозили к нам в овощную палатку на улице Обручева, и я каждый раз заставлял себя отстаивать полтора, а то и два часа с тем, чтобы побаловать себя бананчиками, к которым с детства питал слабость. На этот раз я проторчал в очереди два с половиной часа и — надо же такому случиться! — последние два зеленых банана достались стоявшей прямо передо мной толстой тетке. Я просто готов был взорваться — потерять уйму времени, и ради чего? Чтобы лицезреть гордый оскал толстухи победно размахивающей последней парой бананов перед носом у озлобленной очереди.
И вот теперь я дорвался. Я схватил дюжину бананов и потащил их к кассе. Аданешь удивленно взглянула на меня, но вежливо промолчала. Уже в машине, когда мы отъехали от магазина, она осторожно спросила, зачем мне столько, и я поведал ей грустную историю о своей неразделенной любви к бананам.
— Сочувствую, — сказала Аданешь, поглядывая на меня, очищавшего к тому времени уже пятый банан. — Я, конечно, хорошо знакома с этим, все-таки пять лет прожила в Москве. Но меня все же волнует один вопрос — вы не лопнете?
Она рассмеялась, а я улыбнулся и пообещал Аданешь, что обязательно остановлюсь вовремя.
— Кстати, вы не сочтете меня слишком любопытным, если я позволю себе поинтересоваться, в каком институте вы учились? — спросил я.
— Ну, почему же? Я окончила Университет имени Патриса Лумумбы, медицинский факультет.
— Не может быть! — воскликнул я.
— В каком смысле?
— Да ведь это совсем недалеко от моего дома! Я живу на улице Обручева. Знаете такую?
— Конечно, знаю.
— А раньше жил на улице Островитянова, это еще ближе. К тому же с этим университетом у меня еще кое-какие воспоминания связаны. Черт побери! Почему же я вас ни разу не встретил?
— Значит, не судьба. А, может, и встречали, просто не обратили внимания.
— Вот уж такого никак произойти не могло.
Тем временем мы уже выехали за пределы города и вскоре уперлись в хвост небольшой колонны автомобилей. Впереди двое автоматчиков проверяли документы, а на обочине притулился армейский джип, оснащенный крупнокалиберным пулеметом.
— Пост, — сказала Аданешь. — Приготовьте документы.
Автоматчики одновременно подошли к нашей машине с двух сторон. Я протянул выданную мне час назад, испещренную непонятными эфиопскими закорючками, бумагу. Главными в ней были моя фотография и печать, сразу ясно, что это — документ. Военный, офицер или солдат — кто их разберет? — взял эту бумажку и долго, придирчиво вчитывался. Аданешь протянула другому военному документ, очень похожий на мой. Я удивился, почему она не предъявила свое удостоверение в зеленой корочке, которое я видел у нее в Управлении, но решил не задавать лишних вопросов.
Наконец «мой» военный вернул мне бумагу, посмотрел на своего напарника и, кивнув, сказал:
— Иши!
Тот отдал Аданешь ее документ, цокнул языком и махнул рукой, мол, проезжайте.
Аданешь рванула машину с места, обдав военных пылью.
— Здесь всегда так строго? — поинтересовался я.
— Вообще-то нет. Но бывает. Видимо, они кого-то ищут.
— И проверяют документы у всех подряд? — удивился я и вспомнил свою недавнюю встречу с милиционером в метро.
— Да, — непринужденно ответила Аданешь.
«Интересно, — подумал я, — оказывается, бывают перегибы и в другую сторону».
Путь наш пролегал через разбегающуюся во все стороны, до самого горизонта, саванну. Местами бурная растительность сменялась редкими деревцами, потом вдруг вплотную к дороге подступали молодые эвкалиптовые рощи. Деревья эти были совсем маленькие по сравнению с теми великанами, что я видел в посольстве — не более пятнадцати метров в высоту, и росли впритык друг к другу, что сразу наводило на мысль об искусственных посадках.