Западная Европа все-таки сумела грамотно отреагировать на вспышку насилия, хотя к октябрю даже в Вашингтоне уже публично выражали соболезнования ЕС «в связи с разрушением инфраструктуры и правового пространства».
Черта с два! Эти нежные европейские либералы выстояли, и я радовался за них не меньше, чем за себя. Ведь теперь Ленка, доченька Лизка и Катерина Васильева с обоими близнецами жили в лагере беженцев на военной базе в Лоренто и могли себе позволить звонить хоть каждый час — французские военные, как это водится во всем мире, были совершенно независимы от гражданских проблем, доводящих простых обывателей до истерики.
Зато мне теперь следовало решать все эти проблемы разом, да еще за всех окружающих меня сейчас обывателей.
Я отвернулся от окна и сделал несколько бесшумных шагов по ковровому покрытию кабинета, задумчиво глядя под ноги.
Покрытие было легкомысленно светлым, и соратники из хозяйственной бригады немало потрудились, замывая следы крови и прочего, что там вытекало из «коломенских», пока мы вышибали их из здания заводской управы.
На столе заверещал внутренний телефон, и я гаркнул со своего места:
— Слушаю!..
Раздался щелчок, и бесцветный, ровный голос дежурного доложил:
— Соратник Антон, к вам соратники Михаил и Олег.
— Пропустите,— отозвался я, поворачиваясь к дверям.
Первым вошел майор. Еще с порога приложив кулак к виску, он заорал что есть силы:
—– Честь и порядок!
Следом шел Олег Меерович, с кислой миной потиравший правой рукой свой седой висок.
Я не стал делать ему очередного замечания при майоре, но потом решил провести обстоятельную беседу о необходимости соблюдения всех сплачивающих ритуалов. Впрочем, он и сам все это прекрасно знает, просто выпендривается — независимость суждений демонстрирует. И ведь ничего не попишешь — мне действительно нужны люди, способные говорить о реальных проблемах, а не только о том, что мне нравится.
Но и спуску этим либералам давать тоже нельзя — мы уже слишком хорошо знаем, чем это кончается…
Я акцентированно приложился кулаком к своему виску и рявкнул прямо в лицо психиатру:
— Да, честь!
Он, бедный, аж вздрогнул и рефлекторно повторил за мной:
— Да, честь!
Совершенно удовлетворенный, я указал на стол:
— Садитесь, соратники.
Майор уселся сразу и начал копошиться в своей папке, выкладывая на стол топографические карты, финансовые отчеты и еще какие-то бумаги, а Олег Меерович подошел к окну, посмотрел, как дождь заливает центральную площадь, и озабоченно сказал:
— В городской больнице третий день крышу зала тать не могут. Мне Юля жаловалась, что сразу на четыре этажа, насквозь, протекает.
Я, нахмурившись, уселся в кресло и ткнул кнопку громкой связи:
— Городскую больницу. Главврача Назаретян!
Соединили быстро, и я услышал радостный щебет Юли:
— Антошенька, привет!
Я строго кашлянул, и она тут же поправилась:
— Соратник Антон, честь и порядок!
— Да, честь, соратник Юля! — ответил я.— Что там у вас с крышей? Я еще в понедельник по ней распоряжался.
— Антошенька, там такое дело,— защебетала Юля.— Нашу крышу, если помнишь, прямым попаданием разворотило. Перекрытия снесло сразу в двух местах, там ничего не держится теперь. А твои хозяйственнички, они, конечно, пришли, чаю попили и быстренько все там обычной полиэтиленовой пленкой затянули. Ее, прости меня, конечно, порвало на второй день. Там же надо по-хорошему все ремонтировать, а у меня только семь рабочих на всю больницу — и тех Холмогоров каждый день с обеда забирает…
Майор немедленно дернулся, вскинув на меня встревоженные глазки:
— Соратник Антон, я людей из больницы только на очистные забираю. Вы же в курсе зачем. Если до зимы не управимся, при первых заморозках все в дерьме утонем.
— Конечно-конечно,— услышала его по громкой связи Юля и укоризненно защебетала:— Очистные вам важны, а то, что в больнице двести раненых в мокрых постелях лежат, вам знать не интересно.
Майор снова открыл рот, чтобы возразить, но я остановил эти дурацкие пререкания:
— Соратник Михаил! В моем распоряжении от восьмого октября был указан срок исполнения приказа о починке крыши — утро двенадцатого октября. Теперь я хочу знать, кто конкретно ответит за неисполнение приказа.
Олег Меерович прошел от окна к столу и сел рядом со мной, с интересом глядя на майора.
Холмогоров чуть побледнел, и я понимал его волнение. Неисполнение приказа карается смертью — без исключений и компромиссов. Иначе нельзя. Иначе будет бардак вместо порядка, который должны наконец получить истерзанные Великой Смутой люди.
— Ответственным за ремонт крыши в больнице был назначен соратник Шарыпов,— тяжело сглотнув, ответил наконец майор.
Повисла неловкая пауза.
— Соратник Антон, вы там что, Юсупа к стенке ставить собрались? — озабоченно пискнула из динамиков громкой связи Юля.— А кто мне проводку в операционной завтра менять будет?
Мне очень не нравилось, что меня вынуждают смягчать правила, которые позволили «Восточным медведям» взять под контроль ситуацию в Кашире, соседнем Ступино и еще двух десятках городов Подмосковья. Тем более я не собирался прощать неповиновение.
Нажатием кнопки я вызвал дежурного, приказал арестовать Шарыпова и содержать под арестом в больничном морге вплоть до особого распоряжения, с разрешением выполнять хозяйственные работы под надзором конвоя.
Юля радостно пискнула:
— Спасибо, Антошенька! В смысле, спасибо вам, соратник Антон! — и отключилась.
Я кивнул майору:
— Времени мало. Давайте работать по повестке совещания. Что у нас там на сегодня?
Холмогоров достал первый листок из стопки, лежавшей перед ним, и зачитал:
— О введении особого порядка управления на Каширском заводе металлоконструкций.
Я наморщил лоб, вспоминая, что там у нас были за ' проблемы, но майор сам все напомнил:
— У них Карел воду мутил, помните? На заводе до сих пор много его людей осталось, саботажничают исподтишка, сволочи. Поэтому есть идея оставить там человек сто — сто пятьдесят, только наших верных соратников, а всех беспартийных и ненадежных выселить в Жилево — там у нас свинарник восстанавливается, ра-. бочие руки очень нужны.
— А сколько на заводе ненадежных людей? — спросил я.
— Беспартийных? Почти пятьсот человек,— с видимым огорчением сообщил майор.
Я перевел взгляд на Олега Мееровича:
— Ну, что скажете, врачеватель душ? Сможем мы без потерь передислоцировать с завода пятьсот человек?
Психиатр покачал головой:
— Да не нужно это. Я там был вчера. Люди на заводе вполне вменяемые, просто говорить с ними надо почаще, чтобы знали, ради чего они работают.
— А то они не знают! — злобно рявкнул майор.
— Соратник Олег, мне нужен реальный анализ ситуации, а не отвлеченные рассуждения,— потребовал я, и Олег Меерович достал из кармана своей камуфляжной куртки замызганный листок бумаги, после чего начал, поглядывая в листок, объяснять:
— Текущий штатный состав завода металлоконструкций — шестьсот пятьдесят человек. Из них только сто пятьдесят получают повышенную норму продуктов, а все остальные довольствуются стандартным пайком.
— Олег Меерович, для вас новость, что мы пока не можем обеспечить повышенной нормой всех жителей?
— Дело не в этом,— отмахнулся психиатр.— Вы знаете, сколько человек на заводе из ста пятидесяти, получающих повышенную норму, являются соратниками ?
— Не знаю и знать не хочу,— раздраженно ответил я.
— А вот и напрасно!— вскричал Олег Меерович и с жестом фокусника помахал передо мной своим листочком.— Сто тридцать пять соратников!
Я понял его:
— Вы хотите сказать, что люди эти получают повышенный паек не столько за работу, сколько за то, что они вступили в Движение?