Ведж выключил радио.
Поток машин проносился мимо них по I-95. Тут и там на обочине останавливались машины с мигающими в темноте аварийными огнями. Внутри Ведж мог видеть силуэты водителей и пассажиров, наклонившихся вперед, внимательно слушающих обращение по радио. Веджу не нужно было больше ничего слышать. Он понимал, что сейчас произойдет. Мастер-сержант пробормотал: — Господи, тактическое ядерное оружие, — а затем: — Надеюсь, у них в Белом доме все под контролем.
Ведж только кивнул.
Они проехали еще немного в тишине.
Ведж опустил взгляд на свои колени, туда, где он держал красную папку с вручением медали военнопленного, а также синюю коробку, в которой находилась сама награда.
— Давайте посмотрим на вашу медаль, сэр, — сказал старший сержант.
Ведж открыл коробку.
Он был пуст.
Ни он, ни мастер-сержант толком не знали, что сказать. Мастер-сержант немного выпрямился на своем стуле. Он твердо положил руки на руль в положении "десять и два часа". — Ничего особенного, — пробормотал он через мгновение, еще раз взглянув на пустую коробку, которая лежала на коленях Веджа. — Должно быть, сегодня в Белом доме произошла какая-то оплошность. Завтра мы все исправим.
4
Красные Линии
Третью ночь подряд Фаршад боролся со сном. Его каюта находилась прямо над ватерлинией, и он слышал, как льдины отскакивают от носа, ударяясь, как колокольный звон: дон, дон, дон. Всю ночь шум не прекращался. Когда он прибыл в Тартус несколько недель назад, его ждал набор заказов. Его назначили бы связным не там, с загорелым Средиземноморским флотом Российской Федерации с короткими рукавами, а далеко на север, с его Балтийским флотом. Когда он вышел из самолета в штабе военно-морских сил в Калининграде, у него даже не было зимнего пальто. Он предполагал, что штаб назначит его на один из более крупных командных кораблей, "Кузнецов" или, возможно, на линейный крейсер "Петр Великий". Вместо этого он оказался на борту корвета "Резкий", который непрерывно кренился. Фаршад обнаружил, что его слегка укачало на борту этой маленькой быстрой жестяной банки, похожей на корабль с тонкими бортами.
Донг, донг, донг — Он сдался и включил свет.
Его кровать была прикреплена консолями к переборке его каюты, которая была такой маленькой, что он не мог открыть дверь, пока не уберет кровать, и он не мог убрать кровать, пока не снял с нее шерстяное одеяло, простыни и подушку. Этот многоступенчатый процесс убирания кровати, открытия двери, выхода из каюты был одной из множества унизительных процедур, составлявших его жизнь в качестве относительно младшего офицера связи. Другой обедал в тесной кают-компании среди своих коллег-офицеров, мало кто из которых говорил на чем-либо, кроме русского, и все они были по меньшей мере на десять лет моложе. Это заставляло Фаршада есть в основном между приемами пищи или есть мидраты, которые были остатками дня, выставленными около полуночи официантами.
Поверх пижамы он накинул бушлат, подарок любезного снабженца из Калининграда. Непрекращающийся шум льдин, ударяющихся о корпус, составлял ему компанию, пока он шел по освещенному красным коридору, шатаясь между стальными переборками корабля, к кают-компании, где он надеялся раздобыть что-нибудь перекусить.
Как и комната Фаршада, кают-компания представляла собой упражнение в экономии пространства. Это была не более чем банкетка на два стола с небольшим камбузом. За банкеткой сидел капитан-лейтенант Василий Колчак, старший офицер "Резкого". Он держал в руках чашку чая, налитого из самовара в кают-компании. Сигарета переместилась к костяшкам его пальцев, пока он читал с ноутбука. Позади него находилось единственное украшение комнаты — аквариум, населенный желто-оранжевыми рыбками, которые таращили глаза из обломков кораблекрушения на его дне. Повара уже разложили мидраты в два чана из нержавеющей стали, один из которых был наполнен мясом темного цвета в коричневом соусе, а другой — мясом светлого цвета в белом соусе. Рядом с каждым блюдом висела табличка, но Фаршад не умел читать по-русски.