Однако именно гора его и вылечила. В санаторий Ати прибыл в жалком состоянии с тяжелой формой туберкулеза; он сплевывал кровь большими сгустками, совершенно обезумев от кашля и жара. А уже через год почти поправился. Лавина ледяного воздуха безжалостным огнем сжигала маленьких червей, которые пожирали его легкие, – так возвышенно описывали процесс больные, полагая, что вирус на самом деле исходит от Балиса Вероотступника, а выздоровление определяет божественная воля. Санитары, неотесанные жители гор, и не думали иначе; в строго определенное время они раздавали грубо скругленные пилюли и вызывающие рвоту отвары, не забывая обновлять талисманы, когда прибывали новички, появление которых сопровождалось невероятными слухами. Что же касается доктора, который со скоростью ветра пролетал раз в месяц, не проронив в сторону пациентов ни единого слова, разве что щелкнув пальцами, то никто не осмеливался даже задеть его взглядом. Он был не из народа – состоял в Аппарате. Когда появлялся врач, больные бормотали извинения и старались спрятаться в первую попавшуюся щель. Управляющий приютом очищал перед ним путь, размахивая в воздухе тростью. Ати знал об Аппарате только одно: этот орган, во имя Справедливого Братства и Аби, портрет которого украшал каждую стену страны от края до края, имел власть надо всем. Ах да, вышеупомянутый портрет, следует знать, являлся образом всего Абистана. На самом деле он представлял собой игру теней, вроде лица в негативном изображении, с магическим, ярким, как бриллиант, глазом в центре, наделенным такой волей, которая могла пробивать броню. Все знали, что Аби человек, причем из самых бедняков, но не такой человек, как прочие. Он был Посланцем Йолаха, прародителем всех верующих, наивысшим властителем мира, а в довершение всего милостью Божией и благодаря любви всего человечества он был бессмертен. И если никто никогда не видел его, это просто потому, что он излучал ослепляющий свет. Нет, на самом деле он был чересчур драгоценен, чтобы выставлять его на всеобщее обозрение. Вокруг его дворца на территории запретного района, который находился в центре Кодсабада, концентрировались сотни отлично вооруженных людей, расставленных непроницаемым кольцом, так что без разрешения Аппарата и муха не пролетела бы. Этих крепышей отбирали с момента рождения, их воспитывали под тщательным надзором Аппарата, они подчинялись исключительно ему, ничто не могло их отвлечь, ввести в соблазн, заставить отвернуться; они не знали сострадания, их жестокость была неумолима. Неизвестно, оставалось ли в них что-нибудь человеческое или мозг им удаляли еще при рождении, что могло бы объяснить их упрямство и одержимый взгляд. Простые люди, которые не упускали возможности дать меткое определение любому непонятному явлению, называли их Шутами Аби. Их считали выходцами из отдаленной южной провинции, из некоего оторванного от остального мира племени, которое якобы было связано с Аби каким-то невероятным обязательством. Племени люди тоже дали говорящее о многом имя: легаби, то есть легион Аби.
При столь грандиозных мерах безопасности и мысли не возникало, что вышеупомянутые несокрушимые роботы охраняют пустое гнездо, то есть ничто – всего лишь идею, некую аксиому. Тайна превращалась в игру: каждый в силу своей неосведомленности добавлял частицу собственных домыслов, но при этом все знали, что Аби вездесущ, одновременно находится и здесь и там, и в одной столице провинции и в другой, в таком же плотно охраняемом дворце, откуда излучает народу свет и жизнь. В этом сила вездесущности: центр находится в каждой точке, так что ежедневно разгоряченные толпы процессиями кружили вокруг шестидесяти дворцов, чтобы преподнести Посланцу свое наивысшее благоговение и обильные дары, не прося взамен ничего, кроме райской жизни после смерти.
Идея представить Аби в таком виде, с одним-единственным глазом, спровоцировала многочисленные споры и самые разнообразные гипотезы: для одних Посланец уже появился на свет одноглазым, для других стал таковым вследствие пережитых в детстве страданий; еще говорили, что у него изначально всего один глаз посреди лба, что свидетельствует о пророческом предназначении, но с той же уверенностью утверждалось, что образ служит лишь символом, сочетающим в себе дух, любовь и тайну. Распространяемый в таком масштабе, сотнями миллионов экземпляров в год, портрет мог бы вызвать сумасшествие от пресыщения, если бы искусство не придало ему сверхмощную притягательную силу, которая излучала всепроникающие дивные вибрации, подобно тому как завораживающее пение китов в брачный период заполняет океан. Портрет покорял с первого взгляда, а очень скоро внушал и счастье; любой абистанец ощущал себя чрезвычайно защищенным, любимым, обласканным, но и подавленным тем величием, которое подразумевало колоссальное насилие. Перед гигантскими, великолепно освещенными портретами, которые украшали крупные фасады административных зданий, скапливались группы людей. Ни один художник в мире не смог бы изобразить такое чудо, его воплотил в жизнь сам Аби, вдохновленный Йолахом; такова была истина, которой он вкусил очень рано.