Воспоминания воспоминаниями, а работа шла сама собой. Плов уже доходил, дети накрывали на стол, Анник нарезала овощи и мыла зелень, куриное жаркое растушилось так, как она любила, даже молодой виноград-скороспелка, не такой крупный, не такой сладкий, но самый первый из узбекских сортов был на столе, как и ранние яблоки и груши. Не обошлось без сладкой самсы, на выпечку Анник была мастерица, да и дети ее всегда так любили! Конечно, самым главным украшением стола и угощением был плов. Арам принес молодое вино, красное, как рубин, прозрачное, как слеза, он сам делал его, выбирая только ему привычные сорта винограда. Все было просто, но гости не были прихотливы, стол как стол, главное, что они собрались и провожали ребят, провожали на войну. Подняли первый тост за Победу, второй за товарища Сталина, потом выпили за Аркадия, который сейчас сражался с врагом. Затем за Серго, потом за Армена. К пирожкам был приготовлен традиционный зеленый чай, в это время вечерняя прохлада стала спускаться на город, гости чинно пили приятный золотистый напиток из пиал, неторопливо подливая по чуть-чуть, хозяева оказывали гостям настоящее уважение, наливая чай чуть до половины неглубокой чашечки.
Из всех разговоров почему-то Анник врезались слова Ахмета, ее соседа справа. Ахмет Амиранов воевал в Первую мировую, был лихим кавалеристом, его лицо рассекал грубый багровый шрам — след удара шашкой. Да и зубов у него не хватало. Где воевал в Гражданскую, сосед никогда не говорил, Анник подозревала, что был в басмачах, может быть, пересекались они с Арамом, может быть и стреляли друг в друга. Сейчас они сидели за одним столом и ели плов, как положено по обычаю у соседей. Ахмет вдруг ляпнул:
— Вот, молодец ты, Арам, дал детям образование, выучил, умные они у тебя, да! В военкомате это увидели — образование имеют, головой соображают, а не тыква там у них бестолковая. На фронт пойдут командирами, как никак, а не пушечным мясом!
И как заныло сердце от этой глупой и беспардонной фразы!
А наутро Анник проводила сыновей к военкомату. Провожали всей семьей, впрочем, туда пришли и друзья сыновей, людей собралось множество, площадь перед военкоматом бурлила. Пока дети не скрылись за воротами, Анник еще держалась, стараясь казаться твердой, прошептала детям какие-то банальные слова, ничего не значащие, чтобы берегли себя, чтобы вернулись, но нужных слов так и не нашла. И только когда они исчезли из виду — снова разревелась на плече у мужа.
Глава шестнадцатая. На отшибе
22 июня 1941 года.
В семью Майстренков война пришла на день позже. В воскресенье был день рождения Ульяны, отмечали его в узком семейном кругу. С парнями у девушки как-то не складывалось. И не сказать, чтобы она была некрасива — невысокого роста, крепкая, плотная, она имела очень приятное лицо с правильными чертами и чуть дерзко вздернутым носиком и большими карими глазами, в этом вся в маму пошла. Она была полненькой, но не толстушкой, привычная к работе, стеснительная, в ней чувствовалась надежность, крепкая крестьянская сила, уверенность в себе, да и характер ее, как сказал как-то отец, золотой… нет, он не так, он сказал: «Золотые руки, золотой характер, вся в Катерину пошла, мир ее праху»…
На день рождения должен был приехать Иван, но он сейчас глава города, мало что там, человек занятой, вообще в последнее время у них не появляется. В последнее время, особенно после смерти отца, старший из Майстренков вообще отдалился от семьи, даже не то, чтобы возгордился, а как-то отодвинул их в сторону, приезжал, конечно же, приветствовал, но разговоры с ним не клеились, разве что с Ульяной был как-то более душевным, а вот с младшими братьями… холодный, чужой, постоянно делал вид, что чем-то жутко занят и озабочен. И этот его вид больше всего обижал. Надо же, с братьями… и так… Эх…
Вообще, после смерти Архипа все пошло у Майстренков не так, видно исчез какой-то стержень, который держал всю их семью, позволял быть вместе, чего-то добиваться. Жили они на хуторе, недалеко от Бандышовки, считались жителями села. Ульяна не работала, хлопотала по хозяйству. Сейчас весь их дом на ней и держался. Если не она, давно бы все пропало. Могла пошутить, выслушать братьев, наставить на путь истинный, советом помочь, выволочку сделать. А все равно отца не хватало. Было в нем что-то такое, что они, младшие Майстренки утеряли, а найти никак не могли.
Самый младший из братьев, Остап, работал в местном колхозе, был парнем работящим, крепким, упрямым, только характер у него был не в отца — не задиристый, покладистый, мог спокойно выслушать начальство, даже если его попрекали несправедливо, а вот папаня такого никогда не терпел — сразу в драку лез. Правда, стоило начальству прекратить вычитывать подчиненного, как тот снова и снова доказывал свою правоту, пока его не посылало начальство, и не на три буквы, да махнув рукой, убиралось по своим делам. А Остап делал все по-своему. И все начиналось сначала. Но парень был непьющим, а работу делал, что называется, за троих. Поэтому никуда его начальство и не выгоняло. На работящего три воза свалят, а на ледащего — сноп!