Ровно неделю, как тренировки шли за тренировками. А еще политзанятия. А еще освоение будущего «рабочего места». Надо сказать, что сводки Совинформбюро никого не радовали. Всего неделя боев, а положение аховое. Это понимали бойцы, это понимали командиры, которые сумели даже сократить часы политзанятий только для того, чтобы их подопечные сумели освоить матчасть вверенного им укрепления. Это только кажется, что ничего сложного — заряжай, целься, стреляй. Нет! ДОТ — это маленькая крепость со своими секретами, правилами поведения, оружием, которое очень сильно отличается от вооружения линейных частей Красной армии. Вроде бы все такое, а вот и не так. И надо уметь не только стрелять, но и управлять бронещитками, а еще каждый боец должен суметь подменить раненного товарища, а еще — оказать первую медицинскую помощь, а еще знать, где запасы продовольствия и боеприпасы, и что делать, если командир вышел из строя, кто его должен заменить. А главное, каждый понимал, что сдаваться он не имеет права, поскольку защитников ДОТов немцы в плен не берут.
В самом начале июля поползли слухи, что Красная армия начинает откатываться и тут, по Молдавии, что враг рвется к Кишиневу, что вот-вот в расположение их укрепрайона отступят и закрепятся части Южного фронта. Уже третьего числа эти слухи перестали быть слухами. Стало известно, что комфронта Тюленев решил отвести части на восток и занять укрепрайоны по линии Сталина, чтобы создать мощный рубеж обороны по Днестру. Иван слышал, как их командир обсуждал эту новость с командиром соседнего ДОТа, который пришел к нему в гости. Мол, укрепления на новой границе ни к черту не годятся, правда, там все равно смогли продержаться, вон, почти неделю по Пруту оборону крепко держали, теперь еще Днестр надо сделать непреодолимой преградой, мол, все условия для этого есть, даже природа будет им в этом помогать.
Действительно, в районе Могилева-Подольского левый берег, на котором расположился город, выше и круче молдавского берега, так что и оборонять его должно быть легче. Главное, это чтобы враг не сумел сходу прорваться в город, зацепиться за землю на нашем, левом, берегу.
Этой неделей Степан Майстренко был доволен. Он сумел хорошо овладеть стрельбой из станкового, попрактиковался и из ручного пулеметов, даже пробовал освоить работу с пушкой, но времени было маловато. Все-таки будет подменять подносчика снарядов, если что. Винтовка оказалась в обращении вообще простейшим инструментом, а в метании гранат Иван вообще оказался лучшим в их небольшом гарнизоне.
За все время умудрился только один раз написать письмо сестре, да еще один раз молодой супруге. Времени не хватало, а по вечерам все мысли были только обо сне. Уставал неимоверно, спать хотелось, не приведи Господи! А выспаться никак не удавалось. Кормили вот хорошо, это было. Если бы не еда, вообще было бы грустно. Но, постепенно, Иван понял, что привыкает к армии. Об этом и писал в письме сестре — единственному горячо и искренне любимому человеку. Братьям — ни Богдану, ни вечно занятому и возгордившемуся Ивану писать не хотелось. Наталке написал о том, что служит, готовиться бить врага. Ответа на письмо он не дождался. Дождался саму дивчину. Жена приехала к нему двадцать девятого рано утром. Лейтенант дал им возможность встретиться. Отгул на пол дня. И то, только потому, что видел усердие и ответственность молодого бойца. Да и не изверг он, в конце-то концов, понимает, большую часть гарнизона укрепрайона набирали из местных жителей, а тут вот только перед войной поженились, чего уж…
А война приближалась к городу на Днестре, приближалась неумолимо, стремительно, как приближается волна цунами на мирный и тихий океанский пляж. Город жил военной жизнью. Все в нем было подчинено одному — встретить врага. Да, у людей было все вроде бы как обычно, но вся их жизнь теперь несла печать этого страшного проклятия — войны. Сразу же подорожали продукты питания. В городе оборудовали госпиталь, в который стали поступать раненные с фронта. Госпиталь считался тыловым, в него везли только самых тяжелых, которым в прифронтовых учреждениях помочь не могли. Ребекка, получив отказ в эвакуации, пошла работать в госпиталь — не могла сидеть без дела. Официально она была в отпуске, но какой может быть отпуск в такое время! Теперь она была сиделкой, помогала при перевязках. Сначала раненных было немного, но потом они стали идти потоком, а рассказы их были невнятные и страшные. Да и сами люди, вырвавшиеся из лап смерти были совсем другими, она еще не знала, не понимала этих людей, она только видела, что они изменились, стали другими, окаменели, что ли? И ей иногда казалось, что она каменеет вместе с ними.