— Не удивительно, — сказал он. — Перед полетом на Луну я очень боялся. Не спал. Потерял аппетит.
— А теперь не боитесь?
— Теперь нет. Космический полет не страшен. Не надо бояться.
— Меня очень беспокоит, смогу ли я оправдать доверие.
— Будете так думать, — не оправдаете. Надо быть уверенным. Наверное, думаете — случайно попал в полет. Ткнули пальцем — попали в меня. Неверно! Сергей Александрович не возьмет случайного человека. Наводил справки. Советовался. Не надо ни в чем сомневаться.
Он заставил меня рассказать ему мою биографию, сам рассказал о себе, и мы расстались друзьями. За два месяца, которые прошли с тех пор, я убедился, что Пайчадзе — человек приветливый, общительный и будет хорошим товарищем в полете. На нашем корабле мое место — в одной «каюте» с ним, и это меня очень радует.
Потянулись дни напряженной и увлекательной работы. Слова Камова, что мне дадут обширное задание, оправдались. Объем порученной мне работы громаден. До сих пор я и не подозревал о тех применениях фотографии, которым меня научили. Снимки в инфракрасных и ультрафиолетовых лучах, снимки объектов, покрытых туманной или облачной дымкой, снимки Солнца и его «короны» и многое, многое другое. Пришлось пройти целый курс. Помимо двух специально прикрепленных ко мне консультантов по астрономической съемке, со мной занимались мои будущие спутники — Камов и Белопольский. Сергей Александрович знакомил меня с устройством корабля и работой приборов управления, а Белопольский — с основными понятиями о звездной навигации.
Дней не хватало. Я работал по восемнадцати часов в сутки и часто, приехав домой, вместо того, чтобы спать, садился к письменному столу.
Так продолжалось до тех пор, пока наш врач, Степан Аркадьевич Андреев, не заявил решительного протеста.
— Я не могу допустить, — сказал он Камову, — чтобы Мельников работал без отдыха. Если так будет продолжаться, то он не будет допущен к полету. Я отвечаю за него и за всех вас перед правительственной комиссией.
— Я понимаю, — ответил Камов, — но что я могу сделать? Мы готовились год, а Борису Николаевичу предоставлено только два месяца.
— Всё равно, я не разрешаю ему не спать по ночам, — стоял на своем врач. — Он должен спать восемь часов в сутки. Всё остальное время в вашем распоряжении.
На том и порешили. С этого дня он лично отвозил меня домой и уходил только тогда, когда я засыпал.
Кончилось это тем, что он поселился у меня в комнате, чему я был очень рад, так как Степан Аркадьевич был на редкость занимательным рассказчиком. Лежа в постели, он начинал рассказывать какой-нибудь случай из своей медицинской практики. Он считал это полезным для моего мозга отвлечением от изучаемых вопросов, но нередко, увлекшись воспоминаниями, забывал о времени и тогда, внезапно заметив, что предательская стрелка далеко ушла от положенного часа, прерывал рассказ на самом интересном месте и сердито ворчал на меня:
— Спать! Спать! И о чем вы только думаете?!
Однажды у нас зашел разговор о будущем полете и о влиянии на организм невесомого состояния, в котором мы будем находиться во всё время пути. Степан Аркадьевич жалел, что не может участвовать в экспедиции.
Наблюдение за деятельностью органов тела в таких условиях было бы очень интересно для меня, — сказал он.
— Меня очень удивляет, — заметил я, — что в составе экспедиции нет врача.
— Почему нет? У вас есть врач.
— Кто?
— Сергей Александрович.
— Как, разве он врач?!..
— А вы не знали этого? Камов окончил медицинский институт специально для того, чтобы не было надобности в лишнем человеке, которому в межпланетном рейсе почти нечего будет делать. Он знал, что экспедицию всё равно не отпустят без врача.
— Когда он успел?..
Было чему удивляться. Я знал, что Камов окончил институт гражданского воздушного флота и заочно — физико-математический факультет университета, но суметь получить еще и третий диплом…
— Когда он успел? — повторил я.
— Сергей Александрович замечательный человек, — задумчиво сказал Андреев. — Он не только получил диплом врача, но и работал несколько лет в московских больницах. Он ничего не делает наполовину. Жизнь, целиком отданная идее, утраивает силы человека.
В напряженной работе как-то незаметно приблизился день старта. Корабль и его экипаж были готовы. За три дня до отлета Камов в сопровождении нас троих, в последний раз осмотрел звездолет. Были испытаны все приборы и аппараты, проверен груз. Камов и Белопольский проверяли корабль в целом. Пайчадзе — астрономическую часть, а я — свое фото- и кинохозяйство. В моем распоряжении находятся три киноаппарата: один переносный и два вмонтированных в стенки корабля, могущие работать автоматически; четыре великолепных фотоаппарата, каждый с шестью сменными объективами, и маленькая фотолаборатория. Всё это поражает своим техническим совершенством, как, впрочем, и весь наш корабль. Экспедиция Камова, с присущей нашей стране продуманной щедростью, снабжена всем, что только может понадобиться при любых мыслимых обстоятельствах. Ничто не забыто, ничто не упущено из виду. Тщательно и заботливо предусмотрено и сделано всё, чтобы обеспечить успех.
Следующая запись в моем дневнике будет уже сделана в полете.
На сегодня хватит… Десять минут первого…
За мной заедут в 7 часов утра.
Итак, последняя ночь на Земле!..
Завтра старт в неведомое!
Старт
3 июля 19.. года.
18 часов по московскому времени.
Тридцать два часа полета…
Прошли первые сутки. Идут вторые. Я знаю об этом по часам. На нашем корабле смены дня и ночи нет и не будет. Солнце непрерывно освещает правый борт, и корабль регулярно плавно поворачивается, чтобы равномерно нагревалась вся поверхность его корпуса.
Двигатели давно прекратили работу, и мы летим по инерции со скоростью — двадцать восемь с половиной километров в секунду. Мы не чувствуем этого. Кажется, что корабль неподвижно висит на одном месте. Земля осталась далеко позади.
Звезды повсюду. Со всех сторон нас окружают бесчисленные светящиеся точки. Млечный Путь виден весь, как исполинское кольцо. Солнце сияет нестерпимо ярко, но в непосредственной близости к нему видны звезды. Странное зрелище! Солнце и звезды на черном фоне. С Земли небо никогда не кажется таким черным. Простым глазом видно, что та звезда дальше, а эта ближе, но как они все далеки!..
Корабль висит в центре бесконечного пространства…
Та самая картина, которая так пугала меня на Земле, здесь она не вызывает страха. Нет ощущения, что под нами бездна, потому что такая же бездна находится со всех сторон, а понятия «верх» и «низ» давно уже спутались. Как только перестали работать двигатели и корабль полетел по инерции с постоянной скоростью, тяжесть исчезла, а с нею вместе исчезли обычные представления. По привычке считаю, что под ногами «низ», а над головой «верх», но мне ничего не стоит повернуть свое тело на сто восемьдесят градусов, и тогда то, что было верхом, становится низом — и наоборот. Для этого достаточно сделать легкое усилие, используя как точку упора какой-нибудь неподвижно укрепленный предмет или просто стену.
Я ничего не вешу!..
Ощущение невесомости, о котором я так много думал перед полетом и которого чуть-чуть боялся, оказалось совсем не, страшным и даже приятным. За одни сутки я вполне освоился с ним.
Вот сейчас я пишу за столом. Мне удобно; но как это выглядит со стороны?..
Наша каюта не велика. Одна стена полукруглая — это борт корабля. В ней круглое окно. Когда им не пользуются, оно закрыто снаружи тяжелой стальной плитой (тяжелой на Земле, но здесь она ничего не весит). Задняя стена прямая и идет от одного борта к другому. В ней «дверь» — круглое отверстие диаметром в один метр. Если мне надо выйти из каюты, то я, слегка оттолкнувшись от чего-нибудь, проплываю в нее, как рыба. Две боковые стены представляют собой правильные, полукруги и не имеют отверстий. На одной из них находится стол, привинченный наглухо, и я сижу за ним прямо на воздухе. Левая рука лежит на столе и придерживает тетрадь, в которой я пишу. Если я сниму руку, то от моего дыхания тетрадь немедленно улетит. Она улетела бы, даже если бы весила полтонны (на Земле), так как здесь все предметы одинаково ничего не весят. Мускульного усилия, которым я прижимаю тетрадь к столу, достаточно, чтобы удерживать меня самого на месте.