Вон как эти двое, – показывая рукой в сторону двух парней, приготовивших чай, указал Иваныч, – мы их пока что в «часотку»20 определили, слух пошёл, что они досудебки заключили, то есть досудебные соглашения о сотрудничестве со следователями и прокурорами, и людей сдали, суки они, я их за годы своей жизни за забором за километр чувствую. Но знаешь ли, какая незадача. Определил их в чесотку наш смотрящий, они нам грев хороший организуют, и пока что на более низшую категорию их перевезти нельзя, так как неясно, заключили они эти досудебные соглашения или нет. Как приговор суда будет, так и ясно будет, что с ними дальше будет, а глядишь, и отпустят их вовсе, но у нас в судах, как правило, не отпускают. Сел, так сиди, тюрьма не мужской половой орган, садись, не бойся, – последнюю фразу Иваныч произнёс с какой-то подростковой наивностью, словно уверяя Беридзе, что всё будет хорошо и тут совсем не страшно.
Георгий понял, что теперь он точно влип, и никуда он с этого корабля не денется, и нет тут выхода, как и входа тоже нет. Его мозг жутко поглощал поступающую информацию о том, что можно сделать, о том, кто тут кем является и с кем ему общаться нельзя, а с кем можно. Но одно Беридзе понял точно, пока что его не тронут, а если и тронут, то за какой-то прокол или за какое-то нарушение здешних правил и порядков.
– Ну так что? Предлагали тебе сотрудничать или нет? Что тебе кум обещал взамен?
– Предлагали типа за звонок домой, я отказался. Меня адвокат предупредил, что с ними лучше не общаться и держаться от них подальше.
– А что за наколка у тебя на руке? Типа волк на поводке? Ты не бойся за наколку, по «незнанке» масть не катит, по малолетке сделал?
– Да, на 16 лет, тайком от родителей.
– А вот тут я тебе ничего колоть не советую, администрация увидит, что у тебя новое наколотое, тут же в ШИЗО21 определит, или не дай Бог подцепишь заразу и будешь мучиться весь оставшийся срок от какого-нибудь сифилиса, тут, знаешь ли, каждый второй этой срамной болезнью болен, – подняв указательный палец вверх, словно обращаясь к Господу Богу, прошептал Иваныч, – Господи прости, Господи прости, Господи прости, – повернувшись к стене и перекрестившись, покаялся Иваныч и сел на место, тяжело вздохнув, проведя ладонью по лбу.
Беридзе удивился, действительно, в стену под замазанным окном была вмонтирована длинная железная полка, на которой стояло огромное количество всевозможных икон, аккуратных, чистых, без пятен, без засален, без дырок деревянных икон. Там были и образы Божьей матери с ребенком, и образы святых на коне, и образы блаженных Ксении Петербургской и Матроны Московской.
– Видишь ли, тут у нас как, – продолжил Иваныч, – главное – не контачить с дырявыми петушарами, грев организовывать хороший, ментам ни на кого не стучать и слова подбирать, к примеру слово козёл в нашем обществе употреблять нельзя. Козёл, знаешь, кто такой, имел, наверное, с ними общение?
– Да, имел, обыскивали, как только доставили из суда, к татуировке тогда прикопались.
– Ну это те ещё петушки, не дай Бог им на этапе попасть в общий вагон, ох уж эти крысы бегать будут, ох уж рвать им жилы мы будем. У нас тут свой есть, вот видишь «дальняк»? – глядя в сторону занавески, спросил Иваныч. – Там у нас рядом с унитазом место дырявого петушары. Понимаешь, о ком я?
Туалет, а вернее унитаз без ободка и без смывного бочка, был в дальнем углу камеры и стоял напротив умывальника. Унитаз был огорожен какими-то грязными занавесками, а рядом с ними стоял ковш, наполненный водой, который заменял арестантам смывной бачок. Чуть поодаль был разложен матрас, на котором лежали тарелка, кружка и ложка.
Иваныч встал с места, подойдя к дальняку и показывая пальцем на матрас, громко и отрывисто произнёс: «Сюда не подходи, на матрас не наступай, с этой тварью не общайся. И ещё увидишь, что он во весь рост по камере пошёл, кинь в него тапком или мне скажи, я с ним быстро разберусь».
– Понятно, а по поводу грева, я должен передачки от родителей отдавать?
– Нет, ты домой звонить хочешь?
– А что тут можно?
– Ты на вопрос отвечай, а потом свои вопросы мне задавай.
– Да, хочу.
– Вечером нам телефон пацаны сверху по дороге передадут, мы тебе дадим, матери наберёшь, попросишь её, чтобы тысячи две на номер положила, вот и будет твой первый грев. А дальше разберёмся.
– Ясно, я не против.
– Так, ну в общем считай, что ты у нас прописался, – отдавая Беридзе постановление суда о страже, просипел Иваныч.
20
Часотка (сленг) – временное нахождение арестанта в невесомом положении за совершённый им проступок до решения его судьбы порядочными арестантами.
21
ШИЗО – штрафной изолятор (обычно одиночная камера) с запретом прогулок, передач и с сокращённым рационом питания (хлеб, вода, каша раз в день).