Вперёд — поворот — поворот — прямо до конца — поворот — поворот…
Пустота. Приглушённый свет. Никого. Ни офицеров, ни Теней. Только полумрак, сомнения и ещё больше бусин вопросов. Ада устало облокотилась о стену. Снова ничего не понятно. Только прохладный ветерок морозит кожу…
Прикрытые глаза распахнулись. В коридорах температура должна была оставаться неизменной. Никаких колебаний температур. Никаких сквозняков и сторонних потоков воздуха. И никаких ветерков. Торопливо облизанный мизинец помог взять точный след потока холода. Не отдавая себе отчёта в действиях, Шурикова, осторожно ступая вдоль стен, чтобы оставаться неприметной, направилась в сторону потока холодного воздуха.
Упорство и безрассудство были сполна вознаграждены. Ей хватило ума не закричать от поразившего её ужаса. От одного невооружённого взгляда на них. Это было невероятно, невозможно и до того ошеломительно, что марсианка застыла на месте. Она не дышала, не моргала и не шевелилась. Быть может, именно поэтому ей повезло — они продолжили движение вперёд, не заметили её и ничего не сделали. Но они были до того близко, что протянутая рука непременно коснулась бы отвратительного тела.
Она видела их! Она видела Теней. Настоящих, осязаемых, ничуть не полупрозрачных. Она даже слышала в своей голове едва заметный шум, ощутив удавку Андромеды особенно остро. Этот тихий, едва слышный скрежет она узнала моментально. На станции он окружал их двадцать восемь дней. Его было так много, что он казался частью бытия. Но сейчас, на фоне безопасной тишины Дискавери, она услышала его чётко. Без возможности ошибиться. Тени. Три сущности безмятежно шли по отсекам.
Они безмятежно шли, а от каждого мгновения близости с ними Ада едва не кричала от ужаса, разрывающего её на части. Это было похоже на особенно изощрённую пытку. С неё срывали кожу, обнажая хрупкое смертное тело, а следом вырывали кусками прожитые годы, выдержку, храбрость, опыт, даже её броню из цинизма и безразличия. Не в силах вдохнуть или выдохнуть, она чувствовала себя истончающимся куском плоти.
Маленьким, хрупким, мягким и беспомощным. Младенцем, сотрясающимся от боли и страха, переполняющего этот мир. Чудовищно давящего страха, отравляющего и убивающего каждую клеточку в её теле. Словно со стороны она видела, как умирает, чернеет и разлагается гниющей плотью, пока от неё не остаётся ничего. И ничто было настолько мучительным, что сознание рвалось на части, лишь бы выбросить увиденное как можно дальше. Боль становилась агонией… боль от жизни, от процесса неминуемой смерти, неминуемого ничего. Сжирающего последние крупицы её, Ады. Она исчезнет. Не останется от неё ни клеточки, ни молекулы. Но останутся Тени. И накроют собою всех.
***
Кто-то её звал. Кто-то сильно встряхнул её несколько раз. Она всё ещё была не в силах пошевелиться, вдохнуть или хоть что-то сделать. Она не понимала, где находится и что делать. Она была маленькой перепуганной марсианской девочкой, которой приснился особенно яркий кошмар…
Она забилась под кровать и сидела тихо, как мышь, зажимая рот рукой. Или ей так казалось, потому что темнота в её маленькой спальне озарилась рассеянным светом от ночника. Она замерла. Затаилась. Накануне ей рассказали про страшный чёрный корабль, который спустился на Марс и забирал людей, пока не осталось никого. Живой страшный корабль. А вдруг это он?
Тёплые руки отца бережно вытянули её из-под кровати, и только почувствовав себя в безопасности, она смогла дать волю слезам. Папа обнимал её, гладил по волосам и успокаивал. Повторял, что никакие страшные корабли не появятся на Марсе, а он лично не позволит их злой воле забрать его маленькую Рыжулю. Она обхватывала дрожащими ручками шею папы и верила его словам, прижималась к нему, продолжала всхлипывать, но постепенно успокаивалась. Папа защитит. Папа не позволит злым кораблям прилететь…
— Ада! — в очередной раз встряхнул её капитан, возвращая к реальности.
Они находились в полутёмной каюте. Повторялась предыдущая ночь. Вера в собственное безумие стала только крепче. Неужели её побег до медблока и последующая встреча были всего лишь сном? Можно ли доверять собственному разуму теперь?
— Обними. Меня, — одними губами произнесла она, чувствуя, что просто рассыпется осколками, если не почувствует живое человеческое тепло.