Он больше не говорил. Не задавал вопросов. Мертвенный холод расступился, уступая жару его тела. Не отказывая себе в возможности, капитан шумно вдохнул аромат её волос, едва касаясь макушки. Ада была уверена, что разрыдается, как в детстве, но сорвалась всего одна одинокая слезинка и потерялась, коснувшись шеи Габриэля. Ощущение реальности постепенно начало отгонять одеревенелость. Но понимание, что было сном, а что наяву, не приходило. Настоящим здесь и сейчас был только Лорка, а остальное походило на уродливую пугающую декорацию к её кошмарам. Ей казалось, что она слышит шаги в коридоре, которые могут принадлежать только Теням. Кожа, не закрытая теплом тела капитана, всё ещё улавливала холодные потоки воздуха.
Дыхание начало выравниваться. Сердце билось всё спокойнее. Ноздри щекотал знакомый пряно-горький аромат, напоминая о тех днях, которые её согревали на станции-тюрьме. В объятиях было спокойно, безопасно и хорошо. Как давно не было. Но она заметно успокоилась, и Лорка вот-вот должен был отпустить её. Он и обнимать её не должен был, их взаимоотношения так и остались на непонятном уровне…
Капитан осторожно отпустил её и мягко приподнял уткнувшееся в его ключицы лицо. Он выглядел не на шутку встревоженным, а Шуриковой оставалось только гадать, как именно в этот раз она умудрилась его разбудить. Собственное безумие пугало, она искренне не знала, убегала или нет, видела Теней или вообразила, действительно стояла в оцепенении или снова ползала вдоль стен, пока Лорка не растормошил. Это, пожалуй, было хуже любого кошмара.
Их взгляды пересеклись. Казалось, они два странных зеркала, отражающие схожие несовершества друг друга. Без ложной поэтичности Ада видела в глазах капитана мириады вопросов, точно таких же, какие мучили её, и ещё горсть дополнительных. Читала растерянность, неуверенность в завтрашнем дне и дезориентацию без привычного плана, который всё исправит. И что-то ещё. Что-то, что с неумолимой жестокостью тянуло её к Габриэлю. Ещё одно болезненное сходство, которое сейчас удерживало её тонкой нитью на грани безумия.
Она прекрасно знала, что совершает серьёзную ошибку. Знала, что будет сожалеть о ней после. Знала, что выбрала не панацею, а «опиум для народа», который притуплял боль и давал ощущение ложного счастья. Знала. И не могла поступить иначе.
Прежде чем Лорка что-либо сказал, она впилась в его губы с требовательным поцелуем. Так тонущие хватаются за спасательный круг. Уже без каких-либо сомнений в своих действиях, не размышляя о его чувствах и мнении на этот счёт. Она просто хотела ощутить его полностью. Его губы, его тепло, его желание. Почувствовать себя живой, настоящей и уверенной хоть в какой-то истине.
Трудно сказать, что случилось, если бы капитан осознал всю неправильность ситуации и оттолкнул ради её же блага. Однако он не только не оттолкнул, но и крепче прижал её к себе. Жадность до близости сразу вырвалась обоюдным нетерпением. В привкусе губ ощущалась очередная порция виски и разрывающего на части отчаяния. Его или её? Какая разница…
Она ожидала привычной грубости, сводящей с ума, выбивающей из лёгких воздух, а из головы все мысли, пока сердце не начнёт биться с прежней скоростью. Приготовилась, что лопатки вот-вот встретятся со стеной, а власть капитана полностью лишит её возможности на что-то влиять. Но в этот раз вышло иначе. Подчиняться не получалось. Правила изменились. В этот раз Ада ревностно держалась за возможность касаться, изучать и погружаться в безумие совсем иного толка. Без разрешения, без одобрения, не по его правилам, а так, как хочется ей.
Верх пижамы потерялся где-то в движении. Затылок быстро оказался вдавлен в подушку. Кислород заканчивался, кружа голову, но прерываться не хотелось ни на секунду. Поцелуи чередовались с укусами, разливая по губам медный привкус крови. Объятия на грани удушения, не дающие ни единого шанса, чтобы отстраниться или выпутаться.
По бедру скользнула ладонь, отмечая путь мурашек на чувствительной коже. Сначала вниз, очерчивая линию ноги, потом обратно. Всё ближе к точке удовольствия. Когда успели полностью избавиться от одежды, память не сохранила. Важнее всего были они — прикосновения, зарождающие внутри разряды тока, стягивающие их вместе ещё одной удавкой. Болезненно восхитительной, губительной и до одури приятной.
Поцелуи спускались ниже. Прикосновения становились смелее. Желание подчиняло своим законам. В них не было никаких сомнений и лишних мыслей. Только гладкая кожа спины капитана под пальцами, прерывающаяся линиями шрамов, оставленных после многократных пыток. Прошлое, к которому он не подпускал никого, но ей позволил приблизиться.