— Есть дыхание, но нет силыКитайские поговорки, сяо-цзе? — Чень Дун говорил с лёгкой насмешкой на последнем слове. Как и при жизни, всегда обращался, как традиционно принято, но так выворачивая тон, словно шутил или насмехался. Слишком как при жизни. Мучительно похоже…
— Скажи «кря», фройлян, — от едва заметного шёпота мурашки бегали по шее. Казалось, она сейчас притворится спящей, а Фридрих тем временем водрузит ей на голову маленькую резиновую уточку, считая эту непонятную шутку вечной и всегда смешной.
— П’гизнайся, Фогт, Люмье’г такой себе сексуальный па’гтнё’г. На т’гоечку из жалости? — Ганс мурлыкал, намеренно коверкая слова, чтобы казаться человеком, так и не ушедшим от тяжёлого немецкого акцента. Раньше Ада бы посмеялась. Сейчас закусила кулак, чтобы не начать выть.
— Зря ты закрываешься, Фогт. Жизнь — она короткая. Есть так и останешься съёженной, то всё пропустишь. У нас достаточно причин горевать. Лучше найди причину повеселиться! — как и при жизни, голос Клауса казался по-родительски покровительственным. Он обволакивал и защищал. Учил жизни глупую закрывшуюся ото всех марсианку. Тем тяжелее было слышать его теперь. Ведь вся его мудрость — это голос мертвеца, который никак её не оставит.
— Только Со Ён не говори, что я снова танцевал хип-хоп, она засмеёт. Да у меня и не получается пока… — застенчивый шёпот Ко Сана резал по больному не меньше, чем голоса всех остальных. Он не должен был погибнуть. Он просто пытался вытащить попавших в ловушку коллег, когда выстрел по кораблю пробил над его головой обшивку.
— Ада, этот фестиваль проходит каждый год. Давай ты сходишь в следующий раз. Я переживаю. В четырнадцать там с тобой столько может произойти. Лучше утром потом вместе на утреннюю ярмарку сходим? — слова матери в ту самую ночь казались ударом под дых.
Они тогда ожидаемо поссорились с родителями. В свои четырнадцать Шурикова чувствовала себя взрослой и рассудительной, была уверена в собственных силах и нравственности. Не видела ничего дурного в отправке на всю ночь на фестиваль в соседнее поселение. Ещё и страшно обиделась на родителей, которые не доверяли ей. Откуда ей было знать, что не доверяли они всем остальным.
— Дочка, ты сейчас наговоришь сгоряча, а утром сожалеть будешь! — отец со своими нравоучениями тогда окончательно довёл до ручки и она просто вылезла из дома тайком.
Она сейчас многое бы отдала, чтобы послушать, как он читает ей нотации. Пусть поучает, пусть вправляет мозги, пусть надоедает этим до зубовного скрежета, но просто живёт.
Однако никого из них нет.
В преддверии возможных боевых столкновений спокойствие подтачивало. Уставшее тело падало спать без сновидений, физическая измождённость отгоняла все видения и все голоса. Но пока ничего не происходило, безумие подкрадывалось всё ближе. Так через Скайнет она выудила для себя бессрочное посещение тренировочной площадки для бойцов оперативного отдела. Не столь важно, что все их сценарии примитивны и похожи один на другой — бегай по коридорам и отстреливай клингонов, зато после нескольких часов такого бега мышцы начинали ныть, а голоса стихали. По итогу сил оставалось только поужинать с капитаном и ползти к себе спать.
Весьма ожидаемыми партнёрами для спарринга стали вернувшиеся с Чистилища бойцы и даже сама Эллен Лэндри. Глядя на бледные измождённые лица с синяками под глазами, Ада не нашла в себе сил даже мысленно отшутиться. Всех зацепило влияние обломка корабля. Теперь выжившие старались выжимать из себя все соки, чтобы не возвращаться к мыслям и воспоминаниям, которые никак не хотели утихнуть самостоятельно. В этой нервной атмосфере тренировок до истощения между ними не возникла дружба, но начало зарождаться что-то отдалённо напоминающее взаимопонимание. По крайней мере, от них шипение в сторону своего марсианского происхождения и особенностей программы берсерка она больше не слышала. Чистилище заставило их бояться чего-то более страшного.
Лорка явно замечал, что что-то происходит с его подчинёнными, но в их отношения Шурикова не лезла. Ада во время ужинов не выпадала из реальности и даже позволяла себе вольности в полушутках-полуфлирте с капитаном. Невольно она начала сознательно цепляться за него, как за единственный полностью реальный ориентир. Всё остальное ей казалось либо искусственным, как весь Дискавери с его экипажем, либо частью её собственных мрачных видений, порождённых обломком корабля и чувством вины. Габриэль был слишком осязаемым, чтобы раствориться на фоне накатывающих волн безумия.